Третья истина - [42]

Та очень неохотно дала себя снять с высокой спины Арно и очутилась в густой траве. Это Виконту она была по пояс, а Лулу почти тонула в зеленом море. Травинки щекотали лицо и шею, шершавые колоски лезли в нос, сморщившись, она чихнула и отчего-то преисполнилась радостью. Пролетавший по делам толстый жучина, врезавшись Лулу в лоб, заставил эту радость брызнуть из глаз. Она присела посмотреть, как выбирается из беды незадачливый летун, и скрылась в траве полностью.

— Арно! — раздался возглас. — Кушать подано! Чего же ты стоишь? Приступай!

Лулу медленно поднялась, держа в руках несколько листиков и травинок.

— Что это? — подбежала она к Виконту, — смотрите, вся разная, а как называется?

— Гм, это …клевер, а это… не знаю, — он засмеялся.

— Здесь так чудесно, — с небольшой долей укоризны сказала Лулу, — вот если б я тут жила, я бы каждую травиночку, каждый цветочек знала в лицо!

— Если это упрек, то он не по адресу. — Виконт перешел на русский, — я — коренной Петербуржец или, как теперь говорят, Петроградец. В этих благодатных местах такой же гость, как и ты.

Лулу повела глазами вокруг. Такая красота! А он как-то мало восхищается. Лулу ревниво спросила:

— А Петербург, где вы дома, он что, для вас лучше Раздольного?

— Не только Раздольного, и не только для меня. Даже в глазах увидевшего этот город впервые, он затмевает все семь чудес света. Что уж говорить обо мне!

— Я там же, в Петербурге, пожила, — сообщила Лулу твердо усвоенный факт своей биографии. И, усевшись на землю, затараторила снова по-французски:

— Я, когда была маленькая, уже жила в России. Я плохо-плохо помню, мне немного маман говорила, и даже не мне… Как раз в Петербурге жила моя бабушка, а мы с няней Катей — у нее. Бабушка помнится только как что-то очень хорошее, а отдельные слова и внешность — нет! Вот … вдруг такое вспомнила: … в полукруглой комнате с большущими окнами… я разбила беленькую фигурку, и мы с няней очень боялись. Я залезла под стол. Пришла бабушка, нежная, красивая, с высокой прической… — показала Лулу, вскидывая на Виконта глаза. Тот слушал ее болтовню внимательно, плотно сжав губы и похлестывая себя прутиком по сапогу.

— Катя убежала, а она, … бабушка, увидела, стала огорчаться и даже заплакала немного… Тогда я вылезла из-под стола и подбежала к ней… она посадила меня к себе на колени, гладила по голове, обнимала, говорила: «Ты испугалась, моя маленькая, моя капу-ля, — такое огорчение, ну что поделаешь!» Я вообще не помню, как она со мной говорила, может, даже по-французски, или и так и так, но это все — точно по-русски и я запомнила слова…

— Да. Похоже на крестную. А-а! Значит, это ты разбила Психею. Однажды по приезде… это был шестой — седьмой год, пожалуй… Елена Александровна просила как-то склеить, реставрировать. А статуэтку я потом не видел, затерялась, видно, где-то…

— Это было очень дорогая вещь?

— М-м, итальянская работа, век, скорее всего, семнадцатый…

— Это, когда я была глупая, совсем маленькая, про меня что-то вам помнится? — особенно трудно давались Лулу быстрые переходы с языка на язык.

Виконт почему-то смотрел на нее с укоризной.

— Помнится. Немного.

— О-о-о! Оказалось, мы давно-подавнό узнали друг друга!

— Друг друга? Ты-то меня вряд ли помнишь.

— Да, — с огорчением сказала Лулу, — не помню, вряд ли.

— Александрин! — Виконт немного повысил голос. — Это Я, усомнившись в твоей памяти, могу употребить выражение «вряд ли», объясню тебе потом, откуда эта частица-сомнение взялась. «Нет, — должна ты ответить, — я вас совершенно не помню, Виконт». И вообще, откуда ты приехала, объясни мне, из Ростова или вторично из Рамбуйе? Хотя ошибки у тебя, пожалуй, не галлицизмы, а что-то сугубо оригинальное.

— Нет, я помню вас, Виконт, ну не сразу помню, а буду вспоминать. Вот бабушку не помнила, не помнила, и вспомнила! И про вас… вот уже… что-то всплывает… — она напряженно сдвинула бровки. Ей так хотелось вспомнить!

— Спасибо. Заранее. Давай немного помогу!.. Ты сидишь на маленькой скамеечке. Все время вскакиваешь, вымазалась акварелью… Даже Елена Александровна, а это она и привела тебя, не могла уговорить посидеть спокойно хоть две минуты. Пришлось от портрета отказаться. Решили сделать фотографию. Но и, позируя фотографу, ты прекратила свои безобразия только на руках у крестной. И мы на снимке вместе. Вспомнила, может, устыдилась? Хотя тебе было года три… Нет, этого помнить ты не можешь. Фотография пропала куда-то, к сожалению.

— А я и так помню, — заверила Лулу. — Вы еще дали для меня такую конфету, что ли…

— Ну-ну, не сочиняй! Голодная, раз вспомнила о конфетах.

— Нет, нет, я не голодная. Я могу до ночи гулять, давайте, покатаемся на Арно еще, цветы нарву, спустимся к самом… самой реке, дойдем до леса!!!

— Обширная программа. Давай-ка, отложим ее на потом. Мы ничего не захватили. В другой раз будем предусмотрительнее.

Лулу закивала, очарованная обещанием «другого раза»:

— Ага, да, ну, хорошо! Сейчас же я пойду, приведу вам Арно и — в дом, да?

Виконт засмеялся:

— Если за этим мустангом отправишься ты, мы не вернемся и к концу будущей недели. Я сам.

— Что такое мустанг? — Лулу побежала за ним. — Постойте, пожалуйста. Объясните же, что такое мустанг?