Третья истина - [217]

Саша легко подтянулась на подоконник и устроилась там, поджав под себя одну ногу. Она видела, что ее удачный прыжок привлек внимание всех малышей. Они примолкли.

— Но не просто так играть будем, Построим все, что полагается. Домик, комнату, придумаем, кто откуда будет выходить… Ну, это я потом расскажу. Сейчас садитесь все на пол вот так. — Саша лихо уселась «по-турецки», благо, широкая юбка позволяла. Она вдруг поняла, как вести себя с малышней. Надо обращать внимание не только на слова, но и на движения. Такие маленькие не будут и не должны сидеть неподвижно, слушая ее. Значит, надо этими движениями руководить. Она будет диктовать, какие позы надо принимать. Вот так же, как подавались команды ей, во время длительных конных прогулок: «Перемени позу!». «Расслабь мускулы!» «Пригнись к луке, сосчитай до десяти и выпрямись!», «Теперь без стремян!» И… такое удовольствие было слушаться…

— Что это вдруг так тихо стало? Неужели такие умники, что слушать будете? Итак… Жили-были Тильтиль и Митиль — девочка и мальчик… — И она рассказала им недавно вычитанную Метерлинковскую сказку, стараясь приспособить так, чтоб им было понятно. Говорят, это идет в Москве, в Художественном театре. Она все представляла себе, как это у них там поставлено — и напридумывала свое, какими должны быть Сахар, Огонь, Вода, Кот…

Предложение играть «Синюю Птицу» ребятишки приняли с восторгом. Саша боялась, что они слишком маленькие — самым старшим было не больше восьми, а маленькому — пять лет. Но этот пятилетка очень старательно растопыривал свои, якобы, сладкие пальцы и «приклеивался» ко всем. А потом даже стал предлагать другим полизать себя — еще бы! — такое редкое сейчас лакомство!

Лизание Саша пресекла, но и без этого Сахар получился прекрасный. Они построили домик: сбегали в мастерскую за рейками, сделали из них окна и двери. Из стульев — кроватки для Тильтиля и Митиль. Играли долго и с упоением, но стихийно — кто во что горазд. Саша на ходу придумывала текст.

Успех подвигнул ее на новые свершения.

Ей захотелось, чтоб это было настоящее представление с выученными ролями, занавесом и зрителями. Занавес она скоро раздобыла — старые портьеры. Догадалась, что ставить надо не «Синюю Птицу», а что-то совсем простенькое, вроде, Красной Шапочки. Только со зрителями было плохо — все хотели сами играть! Договорились, что будут по очереди: одни — на сцене, другие, незанятые, смотрят. Огородили веревкой часть спальни малышей — и пошло. Сыграли «Колобка», «Красную Шапочку»… и с тех пор гоняются за Сашей повсюду. Умоляют прийти «в театр». Это она настояла, чтоб их игра называлась не просто как очередная сказка. А именно так: «играем в театр».

Малыши все вместе ходили в Мариинский театр на детский утренник и показали себя очень квалифицированными и подготовленными зрителями: смотрели и слушали, затаив дыхание, бурно обменивались впечатлениями в антракте, а потом дома немедленно кинулись изображать все виденное.

Сама Саша почти никогда не имела роли. Только в Толстовском Филиппке, которого они разыгрывали, вплетая кусочки настоящих уроков, она, как единственная «взрослая», была учительницей. Обычно же она наряжала своих маленьких артистов, учила с ними слова. Придумывала песни и танцы… И никогда не упускала из виду незанятых — они делали упражнения и принимали по команде различные симпатичные позы.

Пустыгина некоторое время что-то мучило:

— А чего! Коты бывают как раз и хорошие! Чего это я в «Синей птице» плохой кот был? Ладно, пусть там плохой. Теперь я, наоборот, хочу хорошим быть.

И Саша решила играть с ними «Кота в сапогах». Пусть Пустыгин будет хорошим котом! И она знает, как можно быстро сделать из жилища людоеда прекрасный замок. Сначала у них будет беспорядок, все раскидано, стулья нагромождены один на другой, а потом все это прямо на глазах разберется… Нет, не разобрать, накинуть на них ткань какую-нибудь, можно скатерть взять, чтоб заструились складки. Если бы все это еще можно было подсветить… Свет создает самые изумительные эффекты. Может быть, и эти малявки смогут пережить то счастливое потрясение, какое пережила она сама, когда в сером, размеренном, душном мирке родительского дома засиял восхитительный волшебный замок мезонина…

— Итак, кот приходит в замок, вернее, влезает через окно.

Он полон свойственной котам решимости, путей к отступлению нет, время не терпит. Маркиз и король уже стучат за занавесом ложками. Кто у нас с ложками? Застучали.

— Это лошади скачут, а, Саня?

— Кони, да…

— А я буду свистеть, как будто ветер от них во все стороны от быстроты.

— Свисти, ветерочек, свисти. Толя, лезь в окно, оставь в покое ботфорты. Это я боты тети Люси имею в виду, они у нас тоже играют роль. Раз, два, три, начали, и без перерыва до конца. Зрители! Послушали, где сердце стучит, повернулись на этот самый бочок, оперлись на руку, другой покачали колено.

Ребята были в упоении, и Саша сама засмотрелась. Каждый раз она поражалась, сколько фантазии малыши вкладывают в репетиции. Сначала она заставляла их учить слова ролей, но потом поняла, что требовать от детей точности в тексте — это значит лишить их удовольствия играться, придумывать, и теперь настаивала только на схожести с сюжетом. Пустыгин ведет свои переговоры с людоедом-Гошкой из-под стола. Юный Геннадий — Сашино наказание. Самый робкий и бесхарактерный из всех, он чуть не с плачем просит давать ему роли ведьм, людоедов и других хищных чудищ, которыми изобилуют сказки. Саша дает, может, он станет решительнее? Но пока у них всегда в спектаклях действуют милые беспомощные людоеды и толстые уютные бабы Яги. Странно, как остальные действующие лица умудряются видеть в нем злодея. Но видят, очень натурально пугаются.