Третья истина - [216]
Юлька давно успела объяснить набивающемуся в провожатые парню, что его довод: «по глазам вижу, что в ту же сторону», никак не может быть признан весомым, и поэтому ему разумнее оставаться в зале и дослушивать про пресс и паровые машины. Следовательно, возвращались они одни, клеймя фанатика Петьку.
— Юля, а как на тебя действует… ну, внимание, интерес? Я все не могу понять, тебе приятно?
— Так себе, я же не графиня какая-нибудь, у которой только ахи и охи на уме.
— Интересно ты понимаешь графинь… Ты, значит, как Лиза у Грибоедова… равнодушна к комплиментам: «Тебя… От скуки… прошу подальше руки»? Ну, так ей эти приставаки были чужды по классу, а ты — ты их тоже презираешь?
— Да нет, почему? Мне как-то, ну, немножко приятно… А ты как относишься?
— Никак. Точно знаю — никак. Даже, может быть, к сожалению?.. Вот нашим девочкам такое интересно, они рады, и наверное это нормально?.. А я… слишком никак… А уж если надо «просить подальше руки», то мне просто… отвратительно!
— Ну и я, как ты… Вообще, по-моему, отжило это все: ухаживания, проводы… А когда руки распускают — тем более. Нехорошо это… Саня, прочти лучше, пока идем, как там дальше, только подряд… ну, «Горе от ума». У тебя так интересно получается Молчалин. Ипполитыч всем советовал тебя слушать, как ты читаешь.
— Я Лизу больше люблю изображать. «Веселое созданье ты, живое». А ты мне реплики за Молчалина подавай… Нейтральным тоном, да?
— Я не помню все, как ты, наизусть. Ты же это явно давным-давно знаешь, верно? И вы это разыгрывали, наверное?
— С кем… разыгрывали?
— Не знаю, — искомым нейтральным тоном сказала Юля, — с подругами, наверное, у тебя же в гимназии были подруги?
— Да… Юля, я потом как-нибудь, в другой раз, не возражаешь? Грустно сейчас что-то… Наверное, после паровых машин накатило.
Юля не стала спорить или упрашивать, она только крепче подхватила Сашу под руку:
— Почти пришли уже, прибавим ходу.
А когда они открывали тяжелую дверь на пружине, добавила:
— Я тоже часто о маме вспоминаю, об отце… Только знаешь, я потом с четырнадцатого года столько намучилась по углам, да по родственникам. Я вычеркнула все. Сейчас все у нас в жизни выравнивается и хорошо, надо это ценить. А то — детство, как сон почти забытый
— Да… как сон. И не верится, что было.
ГЛАВА 7. ИГРАЕМ В ТЕАТР
— Саня! Саня! А у тебя ЕСТЬ снова другие обязанности сегодня, есть? Обратно писать станешь? А, Саня? Или лечить?
— «Опять писать…», — поправила Саша, придерживая разлетевшихся к ней Семикова и Пустыгина. — А сообщите-ка мне, уважаемые синьоры, как у ВАС с обязанностями? Станете уверять, что все сделано, и выучено?
Семиков запрыгал на одной ноге, а солидный Пустыгин посторонился, давая ему пространство полнее выплеснуть свои эмоции.
— Станем, станем, выучено! — в упоении выпевал Семиков. Пустыгин веско переступал с ноги на ногу.
Конечно, эти закадычные дружки прибыли звать ее играть «в театр». И все-то они ее словечки перенимают — это она, когда уж очень пристанут, отвечает, что у нее «другие обязанности», занята, мол! А они все равно ходят, выискивают ее по коммунским помещениям, влезают и в политкружок, и в медпункт, и на кухню… И не то, чтоб она была с ними особенно ласкова, хотя с младшими ей всегда легко и приятно. Просто у нее с этими крикунами само собой завелось общее дело.
Началось все с ее дежурства у «мелюзги». В коммуне с недавних пор прибавилось маленьких, дошколят даже. Воспитателей не хватало — они-то сначала были просто школой! Назначили ежедневное дежурство старших. Стелла отказывалась было, сказала, что детский шум мучительно напоминает ей мамульку и ее самое, обливающуюся слезами в колыбельке, но это серьезным аргументом не посчитали. Первой выпало дежурить Саше. Когда она вступила в вопящую, подскакивающую компанию, то даже растерялась. Что с ними делать? Рассказать что-то, но что? Будут ли слушать эти кипящие энергией шарики? И как их утихомирить?
— Что это?
— А тот дяденька Люпик, куда ушел?
— А в разбойников?
— А кушать еще дадут?
— А каша будет сладкая или солененькая?
— Тут будем всегда?
Не в силах разобраться в несущихся со всех сторон выкриках, спасая свои барабанные перепонки, Саша закричала:
— Тихо! Мы с вами сейчас затеем очень интересную вещь!.. — чтó, она и сама в тот момент не знала.
— В разбойников — это больно?
— А я не буду, не хочу потому что!
— Ты большая девочка, или маленькая тетенька?
Наконец-то она услыхала какой-то более или менее связный вопрос. Спрашивала рыжая девочка с носиком-кнопкой, напомнившая ей гимназическую Катю.
— А ты что думаешь по этому поводу? — приветливо нагнулась она к рыженькой. Девочка наморщила лобик, но промолчала.
— Девочка. Но, действительно, большая, — не стала томить Саша.
— Ее Саней зовут! — завопили вот эти самые неразлучные Семиков и Пустыгин, старожилы Коммуны, — она уколы делает и запеканки!
— А почему у тебя глазки не радуются? У девочков такие не бывают, — упорствовала «Катя». «А какие, интересно, бывают? — мимолетно подумала Саша — наверное, беззаботные.»
— А…это я для игры. Чтобы изобразить… Вот что! — внезапно решила она. — Мы все сейчас будем кого-нибудь представлять, изображать. Я вам расскажу. Про Синюю Птицу! Это сказка.
Главные герои романа – К. Маркс и Ф. Энгельс – появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 – 1849 годов. Мы видим великих революционеров на всем протяжении их жизни: за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с противниками, в заботах о текущем дне и в размышлениях о будущем человечества – и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров, людьми мысли, принципа, чести.Публикации автора о Марксе и Энгельсе: – отдельные рассказы в периодической печати (с 1959); – «Ничего, кроме всей жизни» (1971, 1975); – «Его назовут генералом» (1978); – «Эоловы арфы» (1982, 1983, 1986); – «Я все еще влюблен» (1987).
«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.
Конец XIX века, научно-технический прогресс набирает темпы, вовсю идут дебаты по медицинским вопросам. Эмансипированная вдова Кора Сиборн после смерти мужа решает покинуть Лондон и перебраться в уютную деревушку в графстве Эссекс, где местным викарием служит Уилл Рэнсом. Уже который день деревня взбудоражена слухами о мифическом змее, что объявился в окрестных болотах и питается человеческой плотью. Кора, увлеченная натуралистка и энтузиастка научного знания, не верит ни в каких сказочных драконов и решает отыскать причину странных россказней.
Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.
Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.
Андрей Ефимович Зарин (1862–1929) известен российскому читателю своими историческими произведениями. В сборник включены два романа писателя: «Северный богатырь» — о событиях, происходивших в 1702 г. во время русско-шведской войны, и «Живой мертвец» — посвященный времени царствования императора Павла I. Они воссоздают жизнь России XVIII века.