Третья истина - [162]

— При благоприятных обстоятельствах их хватятся только утром. Но рисковать не стоит. Уходим. Саша, на сборы минут двадцать.

Он принялся тщательно собирать сумку, не забыв и про гусенка, вытащил откуда-то из их запасов куски плотной холстины и бросил пленному:

— Ноги обмотайте.

— У нас бинты есть, — вспомнила Саша, глядя на израненную грудь пленного. — Я вас перевяжу, — обратилась она к раненному, — я умею.

Виконт недовольно взглянул на Сашу и забрал у нее бинты.

— Отойди! А вы, сядьте и постарайтесь сидеть спокойно.

Перевязка далась ему нелегко, но Саша решилась помочь только тем, что достала фляжку из сумки. Впрочем, раны спиртом Виконт обрабатывать не стал, а, снабдив их будущего попутчика еще и рубашкой из «гонорара» за портреты, плеснул из фляжки в ковшик и дал ему глотнуть. Тот заметно приободрился.

— Что ж. Пошли, — оглядывая напоследок помещение, наконец, произнес Виконт. Заперев двери, они двинулись к лесу. По мере того, как они приближались к темной махине, израненный человек двигался все с большим трудом. Задыхался, приговаривая:

— Близко уж… — его била крупная дрожь, плечи тряслись. Виконт на ходу стащил бекешу и протянул ее незнакомцу. Тот замотал головой, отказываясь.

— Наденьте. Не дойдете так, — настойчиво потребовал Виконт и сам накинул одежду на плечи раненого. Когда первые редкие стволы обступили их худыми силуэтами, Саша невольно приостановилась. До этих пор она знала одно: уходить как можно скорее, не раздумывая, не колеблясь. Если там, в деревне, вдруг быстро спохватятся, они погибнут все: и Виконт, и спасенный им человек, и она сама. Скорее вперед! Но теперь… впереди лес смыкается черным массивом, под ногами — вязкий снег, а их спутник уже не может идти — сел, скорее, упал, у разлапистого куста.

— Чуток передохну… Близко уж.

Виконт поглядел на него, потом на Сашу:

— Собственно, близко к чему? Спички есть, придется развести костер. К утру тронемся к Двуречной.

— Застегнитесь, раз уж у вас пальто на плечах. Может, не будете так дрожать, и идти сможете, — добавила Саша, не слишком приязненно, ведь Виконт, тоже раненый, остался просто в куртке!

— Спасибо, сынок! Послушай, товарищ, а тебя-то где подстрелили?

Виконт ничего не ответил. Чуть отдышавшись, человек продолжал:

— С костром, знаешь, не годится… И Двуречная ни к чему нам. Наши недалеко. А то, не ровен час, накроют нас. Ты, хоть и мастак до стрельбы, один не отобьешься. Эх, мне бы пугач какой…

— Держите. — Виконт протянул раненному пистолет Федора. — Но предупреждаю, стрелять только в крайнем случае.

— Зря только дураки палят. Ты помоги мне подняться, друг. Решили — все. Ты, чую, не возражаешь? Закрыли собрание… В сторону оврага двигать надо… Там сбоку тропа и посты, наши уже…

Саша встрепенулась:

— Лучше я пойду, я понял где, так быстрее будет, скажу, что вы здесь, приведу кого-нибудь!

— Нет, — жестко возразил Виконт и, не прибавив больше ни слова, подошел и помог бывшему пленнику встать.

— Будет, сынок, прав он. Чего нам разбредаться? Вместе мы — сила, — он попытался подмигнуть Саше и неуверенно зашагал по едва заметной тропке. Остаток пути он шел, поддерживаемый Виконтом, и как будто, немного пришел в себя.

ГЛАВА 12. МЕЖ ДВУХ ОГНЕЙ

— …Неистовый шторм. Наутро «Морской птицы» на ее необычной стоянке, на отмели штата Род-Айленд, не нашли. Корабль исчез. Исчез не менее таинственно, чем ранее пропал весь его экипаж.

— И этого Джона Дарема, капитана, так никто больше не повстречал?

— Тише. Нет. Никто.

— Но что же, что могло случиться, если еще утром их видели? Может быть, они столкнулись с чем-то страшным, испугались и бросились в море?

— Любая, самая таинственная трагедия могла разыграться на этом судне. Посмотри, если не трудно, который час.

— Уже семь. Удивительные люди, даже мои вопли их не разбудили. — Саша оглянулась. Всего в комнате подземного помещения с низким потолком вместе с ними было человек десять. Печи не было, но воздух, казалось, вибрировал, нагретый дыханием.

О, надо знать Виконта, чтобы понять: несмотря на то, что он практически целую ночь рассказывал ей истории, то есть занимался тем, что она больше всего на свете любила, он здорово недоволен всем происходящим и, как это ни печально, ею тоже. Непослушанием или явной радостью от встречи с «товарищами»… Не спросишь ведь, когда он такой, закрытый… Вот и рассказывал не как всегда, ни разу не обратился по имени: «понимаешь, Саша?» Или: «Представь, Александрин!» Или: «Приготовься Сашенька, сейчас самое главное!» И слова для рассказа выбирал какие-то суховатые. Эх!

Вчера, когда их отправили сюда — «отложить разговоры до утра!», — Саше показалось, что спать в такой комнате и в большой компании довольно забавно. Да и устала она порядочно, треволнения дня завершились бурной встречей и ликованием по поводу возвращения комиссара, товарища Ступина, из «ада». Хлопали по плечам, жали руки, обнимали. Саша с удовольствием и возбуждением вслушивалась в слова: «командир», «комиссар», «доложить в штаб», «смена постов». Она была горда Виконтом и охотно делилась со всеми желающими подробностями освобождения комиссара, пока не последовал тот самый приказ: «Разговоры до утра. Утром — к командиру». Виконт, как только они пришли, и Саша расположилась с рассказами у поваленного ствола большущего дерева, осведомился, где у них вода и отошел умываться, и умывался долго, на холоде, не обращая внимания на разговоры. Отправился в какую-то землянку, пробыл там с полчаса и вышел без ненавистной Саше русой бородки. Пусть она густая и мягкая, но, по Сашиному мнению, портит вид, он роднее без нее. Вот тут бы со спокойной и легкой душой — наконец-то у своих — отложив собственные водные процедуры на утро, и поспать бы Саше в той самой комнатке, на десятерых. Все так доброжелательно их встретили, с таким восхищением отдали должное и смелости Виконта, и ее, Саши, героическим действиям, что она наполнилась симпатией к ним по самые уши. Но не тут-то было. Виконт внимательно и даже настороженно оглядел помещение, уселся около стенки и довольно сухо заявил, что спать его лично совершенно не тянет, но она, ребенок, может спать, сколько заблагорассудится, хотя ему вспомнилось кое-что о Летучих голландцах и вряд ли найдется другое время о них погово-рить. Разве могла она уснуть после этого? Сначала боролась со сном, а потом вошла в такой азарт, что ему приходилось сдерживать ее громкие возгласы и комментарии.