Третья истина - [163]

Все-таки, она отдохнула и, как ни странно, чувствовала себя довольно бодро. Однако нежеланный момент неотвратимо приближался. Саша недаром так оттягивала основательное умывание. Многие слабости ей удалось в себе подавить, но только не боязнь холодной воды. И утром она сильно замешкалась с умыванием, осторожно протирая лицо влажными руками до тех пор, пока сзади нее насмешливо не заметили:

— Ты, ровно девчонка. Красоту боишься спортить, что ль?

Пришлось со всего размаху бросить в лицо полную пригоршню. Тот, который сказал ей насчет воды, не уходил, ждал пока она доумывается, а на обратном пути в помещение пошел рядом и обратился по-свойски:

— А я думал-думал и придумал: точняк, бунт на корабле случился. Фактически! Они куда плыли? Обратно под власть богатеев? А тут, на корабле — свои допекли. Не иначе, с теми рыбаками стакнулись, классовую солидарность проявили, офицеров порезали — и в воду! А те рыбаки, опять же, в классовую солидарность, не выдали — видали их, де мол, утром, а потом куда девались— невдомек! Лихо?

Его маленькие карие глазки радостно блестели, все лицо выражало простодушную уверенность в собственной правоте.

— А вы как все это знаете? Подслушивали, что ли?

— Подумаешь, тайна, а почти никто и не спал, обсудили уж поутру, все похоже думаем. Не каждую ночь же такое! Соскучились все по развлечению, а тут… Не шевелились, чтоб не умолк, и от интереса затаились. Здорово, еще сто раз бы послушал… Я прежде про всяких сыщиков сколько знал! Нат Пинкертон, а еще Шерлок Холмс. И сам разгадывать мастак, видал, как я раскусил?

— И ничего не раскусил, — сердито ответила Саша. Так вот почему ее крики никого «не разбудили». Некого было будить. — Если так, куда же матросы с корабля делись? И потом, среди морских офицеров, знаете, какие герои бывали? Вот Крузенштерн, например, а еще Нахимов, Ушаков, Макаров… Они все о матросах заботились. А вы сразу — резать.

— А он сам-то, дядька твой — из капитанов? Я догадался. А может и вовсе просвещенный, из морского ведомства? Чересчур гладко докладает. А говорили, он свой братишка. Беляка шлепнул… А?

— Вас как зовут? — вместо ответа спросила Саша.

— Жоркой…

— Жорж? Неприятно…

— Новое дело! Чего тут неприятного? Вот, чудак! Ну, пускай Егор …

— Так. Егор лучше. Знаете, Егор, у вас так звучит, что «просвещенный» не может быть «своим». Вы не правы. Это просто значит, что у человека культура и образование проникли в самую плоть и кровь. А этого палача он действительно убил. Левой рукой!

— Да, наподобие… Ступин разъяснил, что такие нужны революции…

Выговаривая Егору, Саша буквально впилась взглядом в показавшегося у землянки высокого человека. Ужасно знакомый! И вдруг, сорвавшись с места, даже немного оттолкнув настроившегося на философский лад Егора, она подбежала к высокому.

— Дядя Гриша! Ой! Вот так встретились! Дядя Гриша! Вот она — я!

Григорий Трофимыч, а это был именно он, сначала, не узнавая, посмотрел на Сашу, а потом звучно хлопнул себя по бокам:

— Ба! Точно, Саня! Как говорится, гора с горой не сходятся… С неба ты, что ли свалилась? Родственники близко, или как?

— Да мы же вчера со Ступиным пришли, — она не задумалась над тем, что ей — «мальчику», пришел конец, так была обрадована встречей.

— С комиссаром? Докладывали — парень с мальчишкой… Ах ты ж! Вот теперь смекнул. От тебя-то всякой чудасии ждать можно, извиняюсь за выражение. Саня! Лихой казак! А с тобой кто ж? Может, Тонька переодетая? — Трофимыч добродушно загрохотал.

— Нет, что вы, Тоня — в Луганской!

— Так про тебя ж, — Валентин узнал случайно, — говорили, что отец, осатанев, из дома выставил и аккурат в Луганскую снарядил? Признаю, в этом и наша вина была. Пострадала ты, Саня, за мировую революцию, а не за понюшку табаку. Так кто ж тебя ведет? Случайный кто?

— Вы же знаете его! — она немного помедлил, — Я с Полем.

— Какой такой Поль? Неужто, Шаховской? Да нет! Быть того не может. Невозможно это… Ни в какие ворота не лезет…

Невозможный Шаховской вышел на крыльцо в рубашке без куртки и крикнул:

— Сашка, постреленок! Куда ты запропастился? Мы уже приглашены к здешнему военачальнику. Что за разговоры…

Он равнодушно скользнул взглядом по Григорию Трофимовичу, смотревшему на него, как на привидение. Только на секунду Саше показалось, что взгляд Виконта вспыхнул насмешкой и разочарованием.

— Точно… Павел Андреевич… Хоть через плечо по старорежимному плюй.

— Вы меня знаете? Откуда, интересно?

— Санечка вот меня сразу признала!

— Тише, тише, вы что, и ЕГО знаете, Сашу?

— Чего со мной-то в прятки играть?

— Поль! Это же дядя Гриша!

— Ах, дядя Гриша! Какой Гриша?

— Ну, Григорий Трофимович. Он у них… Курнаковых… работал в саду, неужели не помните?

— Приходится вспомнить. А вы молодцы оба. Здравствуйте, Григорий. Вот и знакомого встретили. Ну, проводите нас в штаб, или как это у вас называется?

— Ко мне идем, я и есть командир.

— Да, дядя Гриша? Это справедливо. Лучше вас я большевика не знаю.

— Хватила! А товарища Севера позабыла что ли? В Питере он.

— …дядя Север… все наши… А Ваня где?

— Ваня с Деникиным расправляется.

— С Антоном Ивановичем? — уточнил Виконт и, не дожидаясь ответа, прибавил: — Поторопитесь, если вам не трудно, Григорий. Вы что-то хотели уяснить для себя о нас. Прошу.