Третья истина - [155]

— Продолжай, не очень. На пистолет не рассчитывай. Не дам. Нападешь с целью ограбления — отобьюсь.

Он зачем-то зажег спичку и осветил свою довольно нахальную улыбку. Спичка догорела, но огонек не пропал. Вдруг в темноте распространился такой знакомый Саше, незабываемый аромат замка в мезонине, и она не сразу поняла, что это такое, так как никогда прежде не видела, как Виконт курит. Она неимоверно поразилась и придвинулась, чтобы рассмотреть поближе это явление. Он панически отпрянул:

— Боже мой, что я наделал! Сейчас сигару попросит! Мы же все делаем наравне, я стреляю — она стреляет, мне оружие — ей оружие… я закурил Фонсеку — и ей дать… Лучше отойди, Сашка!

Немного обижено, Саша сказала:

— Вы спите, я тут у двери посижу.

Она уселась недалеко от порога и стала неотрывно смотреть на огонек его сигары. Он тут и еще не спит… Но вскоре огонек потух. В такой темноте Саша до сих пор не оказывалась. Она не видела своих рук. Чувство страха, с каждым шорохом, с каждым скрипом рассохшегося деревянного пола, захватывало ее все сильнее. Она тихо-тихо засвистела какой-то мотив. Странно и не по-человечески тонко отдался тихий свист где-то под высоким потолком. В голову полезли мысли о том, что вдруг появятся блестящие глаза и она не сможет узнать чьи это, или до нее вот сейчас… дотронется… непонятное… ледяное… В порывах ветра слух различал хаотические звуки и стоны, неявные, и от того еще более жуткие. По крыше что-то перекатывалось, не в такт порывам ветра. Внезапно, совсем рядом раздался писк. Наэлектризованной Саше показалось, что кто-то на неестественно высоких нотах засмеялся.

— Виконт! Поль! Поль! Вы где? — в ужасе закричала она, кидаясь наугад в темноту. В ответ раздался приглушенный хрипловатый голос:

— Я не сплю. Я тут.

— Я хочу к вам. Посидеть!

— Хочу к няне. Древняя формула! — он зажег огонек, и Саша с размаху ткнулась ему в локоть.

— Там кто-то смеется, свистит тоненько… и шуршит. Здесь же пусто? И плачет и воет как-то…

— Так. Это классика, Александрин. Буря воет и плачет. Смеются мыши, над тобой, очевидно. Они же шуршат. Еще какие звуки тебе истолковать?

— Вот вы смеетесь, и правильно, я трусиха оказалась. Но я могу же караулить около вас? Вы спите, а я буду держаться за руку и караулить. Вы не смейтесь только, но жалко, что вы не в светлой сорочке. Я бы вас видела.

Виконт вытащил воротничок рубашки:

— Достаточно? Ха! Не будешь рада, что разбудила, только задремал. Наконец-то я нашел подходящую обстановку для обещанной жуткой истории. Слушай! — обратился он к дрожащей от холода и страха охраннице, которая прижалась к нему, зажмурив глаза, и начал с жуткой задушевностью:

— Итак, «Пирушка с привидениями!»

— Виконт! — Саша полезла к нему под полушубок. — Не надо!

— Извини, Александрин, хочешь, терпи, хочешь — заткни уши, но я — человек чести. Дал слово — сдержу, — он обнял ее через бекешу и весело блеснул глазами.

Саша не понимала до конца, дразнит он ее или нет, но под бекешей, у его левого бока было тепло, как возле печки, равномерно билось, словно успокаивая, сердце, сверху мирно лежала рука и она не захотела упускать случая. Пусть говорит. Он же не вытаскивает ее отсюда…

— Рассказывайте. Значит, пирушка с этими… самыми…

— С ними. Пошутили, будет. Уселась тут, так уж не болтай.

Принужденная молчать, там под полой бекеши, в теплом кусочке темноты, Саша очень быстро и крепко уснула. Во сне она понимала, что спит, но почему-то казалось, что в ящике комода в мансарде Раздольного. В комнате как будто никого больше нет, за перилами балкона творится что-то невообразимое — гроза, стрельба, а она спит и думает: «Это же самое удобное место для спанья и самое надежное». Потом сон переменился, и она не сразу поняла, где находится на этот раз — какое-то мягкое помещение, и колышется, как гамак. Но услышав слова из «Снегурочки», поняла и во сне совершенно не удивилась: она стала маленькой, с палец, и забралась в карман его «серого походного» сюртука, в котором он был в театре. А его рука, чуть сжатая в кулак, лежит себе спокойно рядом, в кармане… И даже не жаль, что сцены не видно. Зато можно, как следует, отдохнуть — ведь так устала за последние дни…

Саша открыла глаза. Совсем рядом блеснула маленькая белая пуговица. Она сонно взглянула выше — на впадинку у горла, на которую съехал крест, распахнутый ворот, край повязки и, проснувшись окончательно, вскочила на ноги… Уф, затекли как! Она попрыгала, разминаясь, потом осторожно посмотрела на Виконта — стыдно ужасно за ночные страхи, сейчас они кажутся такими нелепыми. Глаза у него оказались открытыми и, встретившись с ней взглядом, он улыбнулся краешком губ:

— Доброе утро!

Кажется, никакого презрения в его взгляде не было, но Саше от этого не легче. Она давно знает, что Виконт за всеми женщинами, детьми, старичками и старушками мира оставляет право быть неумелыми трусишками. Но Сашу не устраивает такая позиция. Не давая ему возможности что-нибудь добавить, скорее всего, как следует из опыта, начать снисходительно подтрунивать, она принялась уверенно говорить сама.

— А вы что — не спали? Почему, спрашивается? Болело или… почему-то еще? А сейчас вы как себя чувствуете? Вам, наверное, холодно? А ну-ка, застегните рубашку и полушубок!