Третий Шанс - [18]

– Ох и наворочал ты дел, дедушка Кеша… – И неожиданно спокойно добавил: – Я Машку во сне видел.

– Накатило, наконец? Думал, это раньше произойдёт. А ты ещё тогда спрашивал, почему родственников своих «за десятку не натащил».

– Садист! Ваще козёл!

– Всё во имя науки, Коля.

– Ну вот свои бы копии и клепал во имя науки! Или тоже нахерачил уже? Дебил в очках.

Дедушка Кеша отрицательно покачал головой.

– Мы делали тогда снимки мозга у нескольких людей. У себя, разумеется, тоже. Отбирали пробы тканей, ДНК, само собой. Разрабатывали психологические портреты, чтобы создать точную модель. Но получился ты один. И больше никого не будет.

– Что? – Коля злорадно усмехнулся, искренне злорадно. – Случайно разок вышло?

– Нет, конечно. Случайно остальное не получилось. При нынешних технологиях я хоть весь НИИ три раза могу накопировать со стопроцентным совпадением. Только, Коля, это… Ладно, вижу, ты в норме, давай начистоту, – но тут дедушка Кеша вдруг осёкся и замолчал.

Из-за угла появился Пётр Робертович. Он был в одних шортах, и Коля поразился. Даже на секунду забыл про свои переживания. Это была не мускулатура культуриста, а… настоящая сила, как бы… Как если бы под кожей были не мышцы, а стальные канаты. По торсу Петра Робертовича градом катился пот, и блики восходящего солнца играли на рельефе мышц. Рядом, радостно тявкая, вприпрыжку нёсся Ник. Пётр Робертович коротко кивнул Коле с профессором и с разбегу бросился в реку, а Ник едва не влетел за ним в воду, успел остановиться у самой кромки и, недовольно фыркая, принялся отряхиваться от накрывших его брызг.

– Поговорим потом, – сказал профессор серьёзно, поднимаясь и надевая очки. – Держись, мужик. И… – Он хотел что-то сказать, но передумал и просто повторил: – Держись. – Помедлил и всё же добавил: – И… ты здесь, с нами. А там… ты остался там, как будто ничего не произошло. У Маши был папа, у Ани был муж, он от них никуда не делся, так что за женщин своих не переживай. А скучать, конечно, будешь, это уж куда деваться… Ладно, пора завтракать, Пекиныч овсянку с тыквой обещал.

Пока сервировался столик (сам, конечно, не руками же тарелки с кухни таскать), Коля гулял по берегу и тосковал. И вздрогнул, когда кто-то легко тронул его за плечо.

– У вас ведь так можно… было? – тихонько спросила Милена. – Коснуться плеча. Только учти, извиняться и руку целовать не буду.

Коля улыбнулся. Натянуто, конечно, получилось.

– Можно. И, если что, руку целовать тоже можно. Ногу тоже, но только тебе. А этому профессору я…

– Пойдём, – Милена взяла его под руку и потянула к столику. – Кашу сейчас подадут. И, пожалуйста, держись. А мы поможем. Кстати, знаешь, почему люди вздрагивают? Это от древнего инстинкта «бей или беги». Сначала в мозг приходит сигнал об опасности – неожиданный раздражитель, и запускается та самая инстинктивная реакция. А затем этот же сигнал обрабатывается в префронтальной коре, и в результате анализа ситуации мозг приходит к выводу, что опасности нет, и тормозит реакцию. Всё это происходит за доли секунды, но мозг успевает подать сигнал мышцам, а потом остановить движение. Поэтому человек лишь вздрагивает … – Она немного виновато посмотрела на Колю. – Понятно? Не слишком сумбурно объяснила?

Коля пытался слушать и, вообще, как мог старался оставаться адекватным. По-честному. Только кидал на дедушку Кешу уничижительные взгляды.

Тему прошлого за завтраком не то чтобы старательно обходили, просто не касались. Наоборот, говорили о нынешнем времени. Выяснилось, что паластрум от латинского «plaustrum», повозка. Пинг… тут сложнее. Впервые такое средство передвижения в массовое производства запустила фирма Apple. Как раз в то время её купили китайцы, а «пинго» по-китайски – яблоко. Кстати, крылья и всякие там лопасти у него не выдвигаются, а как бы «вырастают», пинг просто меняет форму фюзеляжа. «Диалово» («круто») – тоже из китайского. «Джикуешь» – от английского «joke», шутить.

Но не удержались. Истинный фурор произвели выражения «телек», «как бы» и «типа». Ну и самое-самое, от чего все смеялись до слёз (Коля сам не заметил, когда он такое брякнул, а Пекиныч услышал и не постеснялся повторить в обществе): «На бесптичье и жопа соловей».

Не отпустило, но полегчало.

А сразу после завтрака дедушка Кеша пригласил Колю прогуляться. Так сказать, растрясти кашку с тостами. Они взяли по стаканчику с кофе и пошли вдоль реки.

Дедушка Кеша шёл… Именно так: дедушка Кеша. Коля не мог, да и не хотел воспринимать его по-другому. Это тот самый очкарик (до сих пор очкарик, хотя у них в будущем, наверняка, можно как-то без очков), который заманил его десяткой на тот самый эксперимент «сфотографировать мозги». И было это… позавчера? Или позапозавчера? Всё смешалось. И яркие впечатления от «будущего», Милена ещё тут такая вся растакая, всё это отвлекло на время. А вот приснился сон, и накрыло. Вспомнилось и, наконец, дошло – он не в гостях, и он больше никогда не будет дома. С другой стороны – для них, кто остался там, в две тысячи седьмом, ничего не изменилось. Тот Коля никуда не исчез. Вон, даже сапоги купил. А вот здешний, распечатанный на принтере Коля их больше никогда не увидит, уже больше никогда не войдёт в двушку в Кузьминках, никогда не ущипнёт Аньку за попу и не крикнет дочке с порога: «Эй! А ну марш отца встречать!». Держаться было трудно. И раньше бы Коля и не сдержался, нахамил бы кому-нибудь и напился бы. Но… осознание этого ещё не пришло, но где-то уже пробивалось. Здесь не те люди. Здесь не принято хамить или напиваться. Коля видел, как все вокруг ненавязчиво пытаются ему помочь. Помочь справиться. Даже когда ещё он сам не осознал, с чем ему придётся справляться.