Третий пол Берлина - [15]
Здесь нет злодеев (способных на) преступление против личности и собственности; (все это) несчастные, бесправные, которые проносят через свою одинокую жизнь проклятие таинственной загадки природы; (притом это) люди, которые в борьбе дня завоевали себе достойное уважения положение в обществе; (это) честные труженики, честность которых стоит вне всякого сомнения, слово и имя которых имеет хорошую ценность и все-таки, под давлением параграфа закона полного средневековой жестокости, они принуждены сходиться друг с другом боязливо и втихомолку, вдали от счастливых "нормальных"; (они должны прибегать к такому средству, чтобы иметь возможность поделиться)[41] с одинаково чувствующими признанием в своих склонностях, которые ничем непреодолимы (несмотря на то, что) они подвержены постоянной опасности со стороны закона, общественного презрения и коварства вымогателей.
Чувствуя в наших здоровых сердцах честное сострадание к этим больным, которых остаток средневекового (невежественного) безрассудства приравнивает к преступникам, мы выходим на тихую улицу. Безоблачное, усеянное звездами небо польской ночи распростерто над освященными луною крышами; звеня огромною связкою ключей, ночной сторож крадется вдоль погруженных в темноту домов. Под сводом стоит любовная парочка; они жмут друг другу с пылкой страстью руки. Дальше и дальше звучит голос сопрано».
Таково описание Презбера. Мы посетим другой трактир урнингов; он состоит из четырех довольно больших комнат. Трудно найти свободное место. Во второй и четвертой комнатах поставлены фортепьяно; в одной носящий прозвище «ангелиха» исполняет новейшие песенки (шансонетки), в другой танцуют мужчины не с женщинами, а с другими мужчинами. Они танцуют с видимым увлечением[42], изображающий из себя даму томно прижимается к своему мужскому партнеру; плохая музыка как будто материализируется в них; когда пианист обрывается во время игры, то можно подумать, что они из блаженного опьянения мелодиею просыпаются к грубой действительности.
В особенности своеобразны собрания за кофеем, которые нередко происходят в этих помещениях. Хозяин, куплетист или один из постоянных посетителей празднует день своего рождения и в честь этого праздника пригласили своих «подруг».
В определенный час пополудни приходят гости, преимущественно урнинги из ремесленников и рабочих. Каждый подносит (виновнику торжества) какой-нибудь подарок — свое рукоделие, образчик своего кулинарного искусства, несколько искусственных или естественных цветов. Приветствия очень оживлены и состоят в грациозных книксенах и поклонах, за которыми и следуют очень благопристойные поцелуи в щеку. Много трудно поддающейся описанию потешности[43] в том, что следует: вот они вертятся с жеманными телодвижениями, говорят друг другу (льстивые) комплименты, потом изображают, как будто они вытягивают иглу из шляпы, приподнимают юбку, поправляют корсаж, протягивают по полу шлейф, которого в действительности вовсе нет, наконец усаживаются со словами: «слышали ли вы уже, моя дорогая». Некоторых почетных гостей, которые носят прозвища «баронесса», «директорша», «отдельно кабинетная», приветствуют с особенной радостью и уважением, опоздавших принимают с шутливой бранью. Через час (после часа приглашения[44] все уселись за стол, — начинается в хаотическом беспорядке гоготанье (на манер уток) и болтовня, смех, радостные возгласы и визг, нормальнополый посетитель мог бы дойти до испуга, присутствуя при таком Содоме; тем временем с удивительной быстротой исчезают горы пирожного и потоки кофе. После того, как органы слова и жевания получили некоторое удовлетворение, участвующие (гости) достают рукоделия, принесенные с собой, вяжут, шьют, вышивают, прядут и т. д.; в то же время художественные элементы, которые редко отсутствуют в урнических обществах, содействуют общему оживлению пением, декламацией и лекциями. Общее веселое настроение достигает своего кульминационного пункта, когда виновник торжества при всеобщем громком одобрении подводится одним из гостей с грациозными телодвижениями к фортепьяно, где он исполняет своим благозвучным альтом с большим чувством (без того впрочем чтобы ему поверили) свою любимую песенку «ах, если бы я был разбойником». Никакая фальшивая нота не нарушает этого безобидного времяпрепровождения в течение немногих быстропротекающих часов до тех пор, покуда с наступлением часа ужина веселая толпа не разлетится во всех направлениях.
Кто в первый раз прислушивается к разговорам в этих трактирах, будет удивлен большому количеству женских имен, часто очень курьезных, которые он услышит. Скоро он заметит, что он имеет дело с прозвищами (кличками), которыми участвующие обозначают друг друга. Причины этого очень распространенного обычая очень разнообразны; во первых большая часть тех, которые здесь присутствуют, по понятным причинам умалчивают свои настоящие имена; поэтому остальные, чтобы удовлетворить потребности говорить о них, прибегают к выдуманным ими самими обозначениям, в то же время они инстинктивно понимают, что обращение к некоторым из сочленов (конечно не ко всем) со словами «господин такой-то» слишком противоречить их женственному характеру; наконец в выборе этих кличек представляется удобный случай удовлетворить склонность к шутке и юмору, которая глубоко коренится между прочим и в Берлинце. Впрочем во многих, в особенности урнических кружках более мужского оттенка, употребление таких женских кличек запрещено.
