Третий король - [18]

— Однако... — Гавроньский, не договорив, с сомнением покачал головой. — Может, вы и правы. В конце концов, это ваше дело, а не мое. Но вы так и не ответили на мой вопрос. У вас есть какой-либо план охраны картины?

— И есть, и нет, — Вечорек вздохнул. — Я уже объяснил вам, пан профессор, что мы будем неотлучно находиться в замке и наблюдать за течением событий. Но не можем же мы все время сидеть около картины: этак воры не захотят ее красть.

— Вы меня удивляете! — вскричал Гавроньский — Кражи-то я и опасаюсь!

— Увидим, пан профессор. Доверьтесь полиции — и вы будете лучше спать.

— Конечно, конечно, — вдруг засуетился Гавроньский. — Пойдемте же со мною вниз, я познакомлю вас с хранителем.

— Охотно. Ты готова? — Вечорек обернулся к Катажине.

— Сейчас, только причешусь.

Она исчезла за дверью ванной и неслышно прикрыла ее за собой. Святой Себастьян вернулся на свое место.

— Прекрасная живопись, насколько я, не профессионал, могу судить — Вечорек подошел к картине на двери. — И старая, должно быть, пятнадцатый век.

— Да, живопись прекрасная. — Гавроньский, погруженный в свои мысли, не сразу смог переключить внимание. — Но это только копия, хотя и неплохая. Мантенья. Оригинал висит в Лувре. Он, правда, гораздо больше, примерно двухметровый. Святой написан в натуральный рост. Копия сделана сто лет назад. Прадед последнего владельца замка питал страсть к картинам, изображающим смерть. Тогда еще не было репродукций, так что заказали копию меньшего размера.

Он медленно пошел к выходу. Вечорек еще раз поглядел на святого Себастьяна. Он не любил картин, изображающих смерть.

Глава девятая, в которой пан Вильчкевич, оружейник музея в Борах, назван Заслуженным Гефестом Польской Народной Республики

Они молча стояли в коридоре, который казался Вечореку бесконечным. Гавроньский пригладил волосы и поправил галстук, но у капитана создалось впечатление, что все это бессознательно. Профессор едва заметно шевелил губами, словно говорил что-то про себя. Вдруг он спохватился, откашлялся и засмеялся.

— У меня в Варшаве осталась куча дел, и я сейчас поймал себя на том, что даю своему заместителю указания, которые не успел дать перед отъездом...

Но его смех звучал неискренне.

— Мы все страшно замотаны,-—сказал Вечорек, только чтобы вообще что-то сказать. — А тут, в замке, настоящая благодать! Вы долго здесь пробудете?

— Я-то? Несколько дней. Обычно я сбегаю сюда, когда собираюсь что-то написать. В Варшаве просто невозможно работать. Телефон, домочадцы... — Он безнадежно махнул рукой. — Вы правы. В Борах я в первый же день становлюсь совсем другим человеком. Перестаю нервничать, гуляю по парку, ко мне возвращается аппетит. Да вы на себе ощутите, как все это окружение действует на нас, горожан. Кроме прочего, еще и эта архитектура... — Он оглядел коридор, в конце которого смутно вырисовывался прямоугольник окна, сквозь которое проникал сумеречный свет.

— Все живут на этом этаже. Тут то ли шестнадцать, то ли восемнадцать комнат, часть из них пустует. А я обитаю вон там, — он указал за угол в дальнем конце коридора. — В башне, которая была сохранена при перестройке ренессансного замка, стоявшего здесь изначально. Стены толщиной в полметра, так что ко мне не доносится ни один звук, и только деревья шумят за окном. Это, похоже, единственное место на свете, где я по-настоящему счастлив...

И он замолчал, словно стыдясь своей откровенности перед малознакомым человеком.

 — Извините меня. — Из дверей своей комнаты выпорхнула Катажина. — Кажется, я задержалась чуть дольше, чем ожидала.

— Зато результат полностью вознаграждает нас за эти несколько минут, —с поклоном ответил ей профессор. — Сюда, пожалуйста.

И он указал на ту же лестницу, по которой они недавно поднимались. Напротив нее, почти невидимый из коридора, находился обширный зал с высокими окнами. Они стали медленно спускаться. Этажом ниже, непосредственно под верхним залом, был другой зал, от него вниз шла лестница из белого мрамора.

«Тут мы шли» — подумал Вечорек и огляделся. По этим же ступеням они спустятся нынешней ночью в мраморный зал, откуда двойные двери ведут в библиотеку. А там на стене висит «Черный король».

У подножия лестницы профессор остановился.

— Его нет, — со вздохом сказал он. — Говорил, что появится через пять минут, но, видно, зачитался и забыл. Я схожу за ним, а вы подождите нас, пожалуйста, в библиотеке.

Он показал на полуоткрытые двойные двери и вышел. Вечорек и Катажина остались в мраморном зале.

Глаза капитана скользили по рядам портретов, которыми были завешаны стены. Несколько десятков лиц безучастно взирало на них из-под париков и шлемов. Выдающимися эти портреты назвать было нельзя, обычная замковая живопись, таких сохранились сотни. Угрюмые бородачи и женщины с лицами, исполненными достоинства. С потолка, расписанного в стиле классицизма, свисала большая люстра более позднего времени.

— Он там... — Катажина едва шевельнула губами, но ей показалось, что слова эти грянули в пустом зале, как гром. Она машинально прикрыла рот рукой. Вечорек взял ее за локоть, и они вошли в библиотеку.

Библиотека находилась в гигантском помещении в центре здания с окнами на обе стороны замка. Катажина с удивлением уставилась на два больших старинных глобуса, изображающих Землю и Небо. Вдоль стены стояли в два ряда высокие застекленные книжные шкафы, а над ними на равных расстояниях друг от друга были развешаны портреты европейских монархов рубежа XVIII и XIX веков. Посреди комнаты стояли два длинных стола и кресла, а напротив камина — под портретом основателя замка — большая банкетка, обтянутая пурпурной кожей.