Третий фронт. Секретная дипломатия Второй мировой войны - [136]

Тут-то и «взорвалась бомба» — не советская, а американская! В Вашингтоне были вне себя от идеи прибытия советских представителей. Стимсон писал в дневнике, что «Черчилль суется не в свои дела», Посол Гарриман и глава военной миссии США в СССР Дин телеграфировали из Москвы, требуя немедленно отказаться от советского предложения, — для этого, мол, нет «оправдания», и вообще оно ставит «общие вопросы наших политических отношений» (Дин даже употреблял термин «советское требование», хотя западные державы сами просили Советский Союз внести свои предложения). Государственный департамент стал на такую же позицию. Начали искать аргументы, чтобы получить согласие Рузвельта, причем наиболее веским стал довод Дина, что если в Берн прибудут советские представители, то немцы «станут несговорчивыми». Стимсон, в свою очередь, доказывал, что в Швейцарии будет идти речь лишь о военных делах и поэтому «политики не должны иметь к этому отношения».

Так или иначе, но в Вашингтоне было решено дать отрицательный ответ. Советскому Союзу было заявлено, что, во-первых, в Берне не велись переговоры, а лишь «подготовительные беседы», во-вторых, они носили сугубо военный характер, являющийся компетенцией главнокомандующего войсками на средиземноморском театре. Последний не будет возражать против участия советских представителей, но только на позднем этапе переговоров в штабе в Казерте. При этом фельдмаршал Александер сохранит «единоличное право вести переговоры и принимать решение».

Мы видим, что у СССР были все основания выразить свой протест 16 марта. Более того: 17 марта в Москву пришло сообщение от фельдмаршала Александера, в котором он подтверждал согласие на приезд советских представителей в том случае… если «ведущиеся в Берне переговоры будут идти успешно». Очередной конфуз! Ведь Советское правительство убеждали, что в Берне не ведется никаких переговоров, а Александер своей собственной персоной подтверждал, что переговоры ведутся! Но не в этих, порой анекдотических, противоречиях дело. Они отражали внутреннюю противоречивость позиции США и Англии в гораздо более важных, принципиальных вопросах отношений между державами антигитлеровской коалиции.

Собственно говоря, что так задело США и Англию в советском ответе? Ведь СССР не выдвигал никаких принципиальных возражений по поводу самих переговоров о капитуляции. Он и не мог этого делать, будучи заинтересованным в быстрейшем окончании войны. В истории боев на советско-германском фронте мы, бывало, сами предлагали немецким войскам капитулировать — под Сталинградом, под Корсунь-Шевченковским, под Кенигсбергом. Президент Рузвельт в личном и строго секретном послании на имя И.В. Сталина 25 марта 1945 года писал: «…Как военный человек, Вы поймете, что необходимо быстро действовать, чтобы не упустить возможности. Так же обстояло бы дело в случае, если бы к Вашему генералу под Кенигсбергом или Данцигом противник обратился с белым флагом»,

29 марта И.В. Сталин писал Рузвельту:

«Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрять их в деле открытия фронта союзным войскам.

Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт».

По поводу же аналогии с Кенигсбергом и Данцигом И.В. Сталин не без основания заметил:

«К сожалению, аналогия здесь не подходит. Немецкие войска под Данцигом или Кенигсбергом окружены. Если они сдадутся в плен, то они сделают это для того, чтобы спастись от истребления, но они не могут открыть фронт советским войскам, так как фронт ушел от них далеко на запад, на Одер. Совершенно другое положение у немецких войск в Северной Италии. Они не окружены, и им не угрожает истребление. Если немцы в Северной Италии, несмотря на это, все же добиваются переговоров, чтобы сдаться в плен и открыть фронт союзным войскам, то это значит, что у них имеются какие-то другие, более серьезные цели, касающиеся судьбы Германии».

Сегодня нельзя не признать абсолютной правоты И.В. Сталина. Конечно, он был прав, предполагая «другие, более серьезные цели» у немецкого командования. Мы их знаем: раскол союзного лагеря, разгром партизанского движения совместно с участием англо-американских войск, выигрыш времени. «Более серьезные цели» были и у западной стороны. И.В. Сталин косвенно писал о них в другом послании Ф. Рузвельту, предупреждая об опасности сепаратного сговора. Он видел реальные последствия складывающейся ситуации: на советско-германском фронте вермахт оказывал ожесточенное сопротивление (в марте бушевали бои в Венгрии и Померании), а на Западном фронте Эйзенхауэр, начав в конце февраля наступление, двигался почти без сопротивления. Наконец, в Северной Италии фельдмаршал Александер с 1944 года не предпринимал никаких активных действий…