Третий эшелон - [45]

Начальник политотдела принял решение немедленно подобрать командира, который заменил бы Краснова на посту начальника станции. Обо всем он рассказал Мошкову. Тот одобрил действия начальника политотдела.

— Краснов не одинок, — напомнил Фролов.

— Известно, не одинок, — согласился Мошков. — Вздуют тебя ревизоры.

— Этого я не боюсь.

— А давай-ка вот что…

Комендант позвонил на «Березку», коротко изложил суть предложения Ивановой и попросил согласия, умолчав о решении Фролова.

В ожидании ответа Павел Фомич прохаживался по комнате, шлепая оторванной подошвой. Потом присел, стал прикручивать подошву проволокой. Вновь вспомнил Краснова. Размышления прервал комендант:

— Есть же в партии такие паскуды, как этот Краснов! В активистах ходят. Мне он сразу не понравился…

Последовал резкий, как команда, звонок. Мошков взял трубку.

— Благословили, Павел Фомич. — Комендант крепко стиснул руку Фролова. — А Краснова убирай подальше.

Листравой смотрел за окно будки. Катилась назад темно-зеленая земля. Кое-где тянулись полоски, засеянные заботливой рукой. Легкий ветерок гнул тонкие стебли к земле, чудилось, в поле открылись озерки с желтоватой водой, и ветер катил по ним волны.

Вдали зачернел семафор в виде большой буквы «Г». Опять закрытый! И немцы уже не стреляют. «Да, можно въезжать при закрытом сигнале», — вспомнил он предупреждение бойца на снарядном складе. И не сбавил хода перед семафором.

Прошли короткий мостик через речушку. Воду набирать некогда: в вагонах — раненые! Скорее в укрытие: тендер пробит осколками во многих местах… Илье представлялось, что тендер кровоточил, как живое существо.

Наташа не удивилась тому, что санлетучку не обстреляли перед семафором. Она гордо, высоко над головой держала флажок: ее правда!

Начальник политотдела вызвал к себе Краснова:

— Видите? Вышло ведь. — Павел Фомич задумался, подбирая слова. — Знаете ли, товарищ Краснов, ваши поступки граничат с саботажем. Я вынужден так расценивать это.

— Вы всегда относились ко мне пристрастно. Не к лицу вам притеснять старых кадровиков…

— Я пристрастен?! — Павел Фомич задохнулся от возмущения. Успокоившись, подвинул к себе чистый лист бумаги, спросил: — Что руководит вашими действиями, коммунист Краснов?

Краснов вдруг испугался так, что покрылся холодным потом и задрожала нижняя губа. Заикаясь, он рассказал всю историю вражды с Листравым.

Фролов слушал с огромным удивлением. Он не верил, что мелкое самолюбие могло заслонить в этом человеке все хорошее, несомненно бывшее когда-то. Откуда такое тщеславие, трусость, нечестность?

После длительного молчания Фролов встал.

— Учить вас поздно. Уразумлять — вряд ли поможет. Все зависит от вас самих. А не поймете, жизнь прихлопнет.

— Я пойму… обязательно пойму.

Демьян Митрофанович не мог справиться с дрожавшей губой. Руки у него вздрагивали.

Когда Краснов вышел, Павел Фомич провел рукой по бледному от волнения лицу, словно снимая с него паутину. Он бесповоротно решил завтра же отправить Краснова в штаб. Пусть там разберутся!

Устало и трудно откинул со лба волосы, подошел к небольшому оконцу под самым потолком подвала. Виднелось бордовое, припорошенное густо-серой дымкой небо. Захотелось закрыть глаза, чтоб не видеть этого марева, не думать о том, что сегодня, завтра, послезавтра будет так же грохотать фронт, будет тоскливо сжиматься сердце, когда завизжат бомбы… Взять бы ружье, патронташ — и в тайгу, на солонцы, куда прокрадываются осторожные дикие козы.

А рука непроизвольно потянулась в карман гимнастерки: там письмо от жены, последняя весточка о больной дочурке…

Читать не стал, протер сухие глаза, подумал: «Не распускайся. Ты еще многое можешь!»

К вечеру на Единицу пришел эшелон с танками, а в хвосте его оказались прицеплены цистерны с авиационным бензином. Краснов проклинал всех за подобный фокус: разве не знают, какая это страшная опасность?

Обычно военный комендант не разрешал принимать на станцию подобные составы: случайный осколок — и неотвратимый пожар.

На этот раз Краснов, зная, что Листравой вернулся на станцию и может отправиться в рейс, разрешил вход опасному эшелону на путь. «Паровоз подцепится быстро, — рассчитывал он, желая немедленно избавиться от опаснейшего поезда. — Минуты — и паровозы обменяются…»

Но вышло совсем не так.

Тендер паровоза Листравого был изрешечен. Это-го-то и не знал Краснов. Машина стояла в тупике. Батуев, стоя на деревянной лесенке, заколачивал пробоины березовыми колышками. Илья смазывал буксы.

Александр Федорович надеялся, что Краснов задержит прибывший поезд у семафора. Но, увидя ря-

дом со своим составом жирные цистерны, заторопился, ругая на чем свет стоит дежурного за опрометчивость; Листравой боялся этих легко воспламеняющихся цистерн, соседство с которыми было опасно для вновь прибывшего эшелона.

Краснов не заставил себя ждать: с ходу приказал машинисту немедленно отправляться с опасным поездом. Не став выслушивать возражений бригады, вызвал с поста Еремея Пацко.

— Сопровождайте по стрелкам! Пусть попробуют не подчиниться сигналу.

Пацко пугливо косился: над цистернами дрожало марево испарений бензина — они дышали дневным теплом. Стрелочник прикрикнул: