На сопках проглянуло утро, а в Гремячей пропасти — сизый полумрак. Шустрый ручей скатывался по каменистьш уступам, то теряясь в мшистых кочках, то выплескиваясь на серые гранитные плитняки.
По мокрому берегу ручья шел молодой солдат Юрий Прохоров. Глядя на окружающие горы, он воображал, что по сторонам шумливого ручья затаились лохматые великаны.
Высокая, с желтинкой трава, подобно звериной шерсти, оплетала ноги солдата, цепкие сухие ветки царапали лицо. Он проворно огибал замшелые валежины, буреломные завалы. Старые деревья тихо роняли солдату под ноги желтые листья. Жесткая хвоя сыпалась на голову и плечи, кропила вороненый тяжелый в походе автомат. А дятлы, барабаня по сухостою, как будто предупреждали его об опасности.
Где-то там, за лесистыми сопками и каменными хребтами, над просторной осенней долиной уже засветило солнце, позолотило трубы, колокольни и мокрые крыши города. А тут, в пропасти, полутемно и мрачно, и Юрий спешил выбраться из ущелья.
Там, в долине, вдоль изгибав серо-маслянистой реки с печальными кликами косяками улетали на юг перелетные птицы. Юрий слышал их даже ночью в казарме и тосковал по родному дому, ворочаясь на жесткой койке. Всего четыре месяца, как он в армии, еще не свыкся...
Юрий затемно покинул казарму. Там остался строгий ефрейтор Потапов — друг и приятель по мирной жизни. Еще в гражданке тот выучился в кружке ДОСААФ на радиста. Теперь — начальник связи. Он и послал Прохорова в обход линии по тайге до самого конечного поста, что приютился на Кедровой горе. Совсем недавно дружки соревновались в одной слесарной бригаде. Теперь—солдаты на три года. Николай изменился на глазах: ходит, как начальник известный. А он, Юрий? Шагай вот по таежной тропе, смотри за проводом, что едва различим на голых ветках... Юрий вздохнул, поправил автомат на плече и скинул ушанку: вспотел на подъеме.
Дробно стучали крепкими клювами дятлы, ища в омертвелой древесине насекомых и червяков. Такую же дробную трель отстукивали ключами Морзе товарищи Юрия по роте. Теперь они, конечно, позавтракали, собрались в учебной комнате. Сидят в тепле, в чистоте. Николай ходит среди них со строгостью на лице. Ну и пусть! Так-то оно так, а на душе... Ну зачем он, Юрий, идет? Даже медведи ушли в глубь тайги: людей появилось много. А ефрейтор все-таки среди ночи поднял его, послал в тайгу. Юрий сознает: служба. Да ведь мог Николай нарядить и другого...
Тонкие серые провода полевого кабеля как бы нанизывали на себя густые леса, струной певучей позванивали в каменных россыпях, прочной паутиной свисали над крутыми обрывами и бездонными расщелинами. Солдат проложил! А зачем проводная линия, если есть радио? Выдумано, чтобы занять солдата, потруднее дать ему наряд. Рядовому остается одно: «Есть!» — и руки по швам.
Вверху лес заметно поредел, расступились толстенные кедры, от них отстали, далеко внизу у ручья, сосенки. Явственно почувствовалось веяние горного ветра. «Напиться бы», — подумал Прохоров. Он высмотрел подходящий валун, окаймленный зеленым мохом, присел, снял автомат, прислушался к затаенному журчанию ключа, но не припал к нему губами, сдержался.
Молодая луна бледным серпом висела над плоской заснеженной вершиной Кедрового кряжа. Острые рожки месяца торчали слишком круто. «Быть непогоде!»— вспомнил примету Юрий и привычно глянул на ручные часы. И эта старинная примета и эти часы на руке — все от отца. Отец Юрия — наладчик новых станков. Всегда он в дороге, в неведомых городах. Любой станок может укротить, к этому приохочивал и сына, но Юрий увлекался больше футболом и прик-люченскими романами. В армию отец провожал сына с надеждой, что он окажется в технических войсках. А накануне похода Юрия в горы отец прислал письмо, в котором писал, что служить в охранном взводе тоже почетно, потому что это долг перед Родиной.
Из-за Кедровой горы показалось большое облако. Оно распухало, темнело снизу. Рядом с ним громоздились другие тучки, поменьше и почернее. Юрию казалось, что на плоском кряже вырастал горб. «Успеть бы добраться», — подумал Юрий. Он припоминал, как отец учил его терпеть дорожные трудности, и не пожалел, что не напился. Солдат должен привыкнуть к невзгодам!
Навстречу подул ветер, срывая последние листья с деревьев. Прохоров с тревогой посмотрел на часы и на мутную пелену облачков над Кедровым кряжем.
Дорога взбиралась все выше, становилась отвеснее. Рядом есть тропки положе, да оттуда провод не виден. И Прохоров карабкался по козьим стежкам. Высокие пихты поскрипывали, качались их поределые макушки, нервно подрагивали крепкие, чуткие к непогоде лиственницы, а кедры встряхивались, словно спросонья, недовольно мотали мохнатыми ветками — тайга глухо шумела.
Сквозь дрожавшую мглистую дымку Юрий различил за редкими деревьями на голой верхушке одинокий домик, возле него спицы антенн и вращающийся зеленоватый шит.
— Наконец-то! — облегченно сказал солдат. Он одернул шинель, поправил ушанку и вышел на протоптанную, -припорошенную снегом дорожку. Запахло жильем, терпким дымом. Где-то у домика задорно та-такал движок. В нос ударило запахом бензина. Из трубы курился дымок. Домик казался баркасом, плывущим в белесом озере. На подходе к посту в каменистой ложбине залаяла собака. Узнав солдата, она прижала голову к передним лапам, вскочила и с радостным визгом кинулась навстречу.
