Третий день карнавала - [3]

О, да. Скандал тогда был на весь Тримейн — тиражи газеты резко подскочили (хотя мне с этого ничего не перепало), а на меня уронило свой взор военное ведомство. Если б они взялись за меня всерьез, скорее всего, меня бы посадили, и никакие знакомства в полиции мне б не помогли, потому как ведомство это совершенно другое. К счастью, волшебное заклинание «писала баба» сработало и в тот раз, с газеты слупили штраф, но, учитывая рост подписчиков, это быстро окупилось. Всего этого, конечно, первому встречному я рассказывать не собиралась и потому снова принялась за еду.

— Вы здесь за новым материалом?

— Нет, просто ужинаю. — И почему все всегда думают, что репортеры вечно рыщут за добычей? Хотя, если он расскажет что-то интересное, я этим пренебрегать не стану.

Он немного помедлил со следующей репликой, и Либби, воспользовавшись моментом, вклинилась в разговор, принявшись расспрашивать о каких-то общих знакомых.

— Не знаю, — отвечал доктор, — по правде сказать, я уже не работаю у святой Гизелы… перешел в другую клинику.

— Вот как? — Насколько мне было известно, у врачей в госпитале святой Гизелы, в отличие от сестер, жалованье было вполне приличное.

Он, кажется, уловил ход моих мыслей.

— Я ушел не ради заработка, это был скорее научный интерес… перешел в клинику профессора Сеголена.

Тут я навострила уши. Действительно, я не специалист в медицинских вопросах, но кое-какие сведения по теме отлавливаю. А профессор Филипп Сеголен наделал немало шуму своими публичными заявлениями. Если верить им, то с лечебницами для душевнобольных у нас дела обстояли еще хуже, чем с военными госпиталями. Больных, правда, не держат на цепях, как в прошлом веке, но в лучшем случае просто изолируют от общества, в худшем же подвергают их методам физического воздействия и морят голодом. И это — когда в других странах взяты на вооружение передовые методы: инъекции, гипноз, лечение электричеством, оздоровительные ванны… В общем, доктор Сеголен — личность прогрессивная, кумир либеральной общественности и объект яростной ненависти медиков старой школы. И да — я слышала, что благодаря частным пожертвованиям, Сеголену удалось открыть собственную клинику.

— Что, клиника профессора Сеголена действительно такое передовое заведение, как говорят?

— Разумеется… но может быть, не стоит об этом? Девушки пришли на карнавал, развлечься, а я им про такое.

— Карнавал — это тоже сумасшествие, — хихикнула Либби, вот уж от кого не ожидала поддержки.

Доктор воспринял это как проявление интереса.

— Может, сначала выпьем? — Он повернулся к стойке.

— Остались только шипучка и портер! — крикнули оттуда.

— Давайте портер, — сказала я.

— Эх, гибни моя талия… — красноречиво вздохнула Либби.

Доктор принес всем по кружке, и мы выпили за встречу. Потом я напомнила о своем вопросе.

— Да, — подтвердил Штейнберг, — все оборудовано по последнему слову науки.

— Мне вот что любопытно — вы уж простите, доктор, это профессиональное — как Сеголену удалось раздобыть достаточно средств на покупку здания в городской черте? Ведь это частная клиника, не государственная, а Сеголен не из семьи миллионеров. У нас, конечно, есть благотворительные фонды, но, учитывая, как взлетели в последние годы цены на недвижимость… разумеется, если это секрет…

— Никакого секрета здесь нет, — перебил он меня. — Все дело в том, что профессору удалось купить здание практически по цене земельного участка. Видите ли, это бывший особняк виконтессы Эльстир.

— Ах, вот оно что…

— Нечего тут по-китайски разговаривать, — сердито сказала Либби, — нормальным людям непонятно!

— Либби, ты что, в школе все уроки истории прогуливала?

— При чем тут это?

— Вспомни седьмой класс, раздел «революционные кровопролития».

— Так это когда было!

Не знаю, что имела в виду моя подруга — учебу в седьмом классе или события почти столетней давности. Надеюсь, что последнее. Наша революция не было отмечена продолжительными периодами террора, подобными тем, что имели место во Франции, но все же без проявлений жестокости не обошлось. Доказательством была судьба Клары-Виктрикс Эльстир. Общественное мнение обвиняло ее в том, что вовлекла императорское семейство в неумеренные траты из государственной казны, для чего она прибегла к черной магии. Результатом стали череда неурожайных лет, массовый голод и эпидемии. Хотя, строго говоря, вся вина виконтессы заключалась в увлечении модными тогда оккультными теориями, всяким магнетизмом-месмеризмом, а более всего в том, что она была дружна с императрицей Эуфимией. В начале революции императорская чета, как известно, бежала морем за границу (дурацкое словосочетание «бежала морем», но так было написано в учебнике), и толпа сорвала ярость на виконтессе Эльстир. Ее буквально растерзали (о подробностях, в учебник не попавших, я лучше умолчу), а отрубленную голову водрузили на пику под окнами Нового дворца.

Это я вкратце изложила Либби и добавила:

— Насколько мне известно, после Реставрации особняк вернули наследникам виконтессы.

— Это так. Но они его продали. Следующие владельцы — тоже. Видите ли, с этим зданием были связаны разнообразные дурные слухи…