Третий день карнавала - [2]

— Нет уж, нет уж! Никаких посиделок за бутылкой с задушевными разговорами! Сейчас карнавал, дурища! И я заставлю тебя веселиться во что бы то ни стало! А если тебе деньги жалко тратить — ладно, угощаю! Хотя ты и сама получаешь прилично, скупердяйка бессовестная.

Тут она была не права. Я экономлю вовсе не из скупости. Да, у меня бывают неплохие гонорары (хотя могли бы быть получше). Но ветеранская пенсия отца — это горькие слезы. Поэтому большая часть моих заработков уходит родителям, а того, что остается, хватает в точности на то, чтобы снимать эту мансарду и не помирать с голоду. Ну, раз Либби приглашает — грех не воспользоваться.

Жакет, башмаки, кой-какие мелочи для самозащиты — и я готова к выходу.

— Ты бы хоть принарядилась, что ли, — Либби оглядела меня с сомнением. — Праздник все-таки.

— А вот у меня накидка с капюшоном. Сойдет за эту… как ее… баутту.

— А как же маска?

— Ничего, капюшон надвину. Здесь не Несса, мы не для туристов развлекаемся, а для себя. Да и прошли те времена, когда за появление без маски на карнавале могли и побить.

Тут не совсем права была я — не насчет маски, а насчет туристов. Кое-где в Тримейне празднества устраивались именно для того, чтоб завлекать заезжую публику побогаче — например, в парке при бывшем загородном императорском дворце в Иснаре. Там и фейерверки самые зрелищные, и лучшие театральные представления, и «высокая кухня». Но мы туда не направились — не по карману, да и далеко. Хотя в конечном счете приземлились мы именно в парке — после того как потоптались на переполненных народом улицах и получили свою долю тычков, щипков, непристойных предложений и тому подобных праздничных радостей.

Либби хотелось плясать, мне — есть, а ничего подходящего нашим запросам на улицах не наблюдалось. Я спросила у Либби, почему она не в своей богемной компании, и получила в ответ нечто невразумительное. Наверное, поссорилась со своим нынешним дружком (тем, что писал с нее маркграфиню Мехт) и теперь пребывала в поиске нового кавалера, я же нужна была как предлог.

Таким образом, мы добрались до Кауль-парка. Некий предприимчивый господин Кауль еще до прошлой войны устроил в нем летний театр и открытую площадку для танцев. И хоть было уже не лето, народ в праздничные дни устремлялся сюда со всей охотой.

Я, между прочим, здесь и по делу бывала. Тут выступала знаменитая шансонетка Тереза Шаброль, она же Звезда Подонков, играл оркестр маэстро Олифанта, пел мрачный исполнитель уголовных романсов Эпаминонд Ботан — обо всех них мне приходилось писать. Но сейчас меня больше волновало то, что в аллеях парка расположились многочисленные едальни.

Я пресекла все попытки Либби затащить меня в кондитерские и пирожковые и решительно направилась туда, где пахло жареным мясом. Это было небольшое кафе под тентом. Хозяин стоял за стойкой, а его помощник готовил на решетке мясо с овощами. Его-то я и заказала, в смысле мяса, а не помощника, в то время как Либби, томно наморщив нос («как ты можешь столько жрать, и как это в тебя влезает?»), направилась к бару и жеманно заказала рюмочку шерри-бренди. Ничего, через пару часов будет трескать жареные пироги, запивая их галлонами пива (лишь бы не абсента).

Я уселась за стол, прислушиваясь к звукам музыки, доносившимся с разных сторон парка. Оркестра было два. На северо-западе вальсировали, на юго-востоке канканировали. Причем исполнителей канкана отсюда было даже видно.

Принесли мясо, и я принялась восстанавливать силы. То, что я объедаю Либби, меня не смущало. Она наверняка раскрутит какого-нибудь кавалера. А нет здесь подходящего — так заберется на эстраду… и после того, как девушка с такими формами спляшет канкан, обязательно найдутся желающие оплатить ей ужин.

Ага, так и есть. И плясать не пришлось. Уже болтает с кем-то у барной стойки. Как со старым знакомым. Я рассеянно окинула взглядом приобретение Либби. Ничего, с виду приличный. Лет под тридцать, худое симпатичное лицо, короткие темно-русые волосы, подстриженные усы. Пиджак и брюки не новые, но из хорошей ткани, вместо жилета — вязаный кардиган. Явно из образованного сословия, но на окружающих Либби художников и скульпторов не похож. Инженер или…

Я не успела додумать, потому что они проследовали к столу.

— Хелен, познакомься, это доктор Штейнберг. Мы вместе работали у святой Гизелы.

Эк я дала маху. Не «как давние знакомые». В самом деле давно знакомы.

— Доктор, это моя подруга Хелен Тайрон. Она журналистка.

Тут все ясно. Демонстрация доктора мне — «и я занималась серьезной работой», демонстрация доктору меня — «И у меня есть культурные знакомые». В общем, и мы не армейским сапогом рагу хлебаем. Я приготовилась к традиционному дурацкому вопросу, откуда я знаю Либби, но доктор, усаживаясь за стол, спросил:

— Тайрон? Это не вы писали в «Курьере» о положении дел в военных госпиталях?

Я даже оторвалась от ужина.

— Мне всегда казалось, что врачи не очень-то читают материалы, написанные… эээ… неспециалистами.

— Но, видите ли, до святой Гизелы я сам работал в военном госпитале. И ситуацию знаю не понаслышке. Удивительно, как ваша статья прошла цензуру.