Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии - [45]

Другой витяк, совсем обезумев, кинулся пресветлому на спину, но не успел повалить. Георгий выгнул стан и выставил стража, как щит, навстречу третьему удару хвоста. Я ясно услышал жуткий хруст переломанных костей. Со всех коридоров вливались толпы одичавших стражей. Георгий замешкался на секунду, затем примерился и запустил оружие в одну из поднятых голов Шар. Меч попал в основание шеи. Второй умопомрачительный писк… Витяки без разбора прыгали в образовавшуюся кучу борющихся тел. Шар успела извлечь меч, как занозу, клинок забренчал по плитам перед моими ногами.

– Подними меч и добей ее! – вскричал Георгий. – Подними меч, Евтим!

Словно во сне я нагнулся и взял оружие. Отбросил книгу. Падая, она раскрылась. Со страницы на меня глянула икона Богородицы с младенцем. И вроде бы, должна была она быть молодой и блаженной. Но выцветшие от возраста глаза ее остановились на мне. В них я увидел убийственную тоску, неземное страдание: «Страшно тебе, сын?» Я опустил руку с клинком. Ноги подкосились. Я судорожно сжался на полу в комок и заплакал. Последнее, что увиделось мне перед шоковым трансом, был оскал колобра Баяна…

…Исмаильтяне разошлись, разлетелись, как птицы по воздуху, по всей земле болгарской. И встречные кого рубили мечом, кого уводили в плен, а те, кого смерть от их рук миновала, погибли от голода, ибо наступил такой голод, какого не было с тех пор, как мир был сотворен. И опустела земля, и не стало ни князя, ни вождя, ни наставника среди людей, ни избавителя, ни спасителя. И тогда живые завидовали умершим прежде…

Тяжелы шаги мои по пыльным шляхам Фракии. Без кандалов шел, не отказывали мне в пище или в питье. Даже предложили сесть в телегу. Я отказался. Я хотел сам пройти весь путь к моему заточению. Ехали днем, ночевали станом возле дороги. Когда ночь случалась ясной, я замечал беженцев, которые обходили нас издалека. Иногда мной овладевало безумное желание идти к ним и говорить с ними. Но я не знал, что могу им сказать. И стыдно было предстать перед людьми. Ведь спросят же: «Почему покинул нас Бог?» Или: «Почему ты покинул нас, отец Евтимий?»…

Я мерз рядом с костром теплыми ночами. Не мог слово молвить с кем-либо из охраны, да и не хотел. Не знал, куда ведут меня, не знал, от кого меня охраняют. Ехали вроде бы на юг, к крепости Станимака, а затем – к святой обители в Бачково. Так обещали. А я все сомневался – не убьют ли по дороге, не закопают ли где в диком месте? Все равно… Мне было уже все равно.

Ночь, необычно тихая и ясная. Все рядом спали крепким сном. Я не мог заснуть. Глядел на звезды и спрашивал себя, видит ли и Бог меня через них. Поэтому и не заметил, когда крупный серый волк подкрался и улегся возле костра. Услышал его рык:

– Вот так, поп… Кажется, твои молитвы не спасли город.

Невозможно спутать этот голос с чьим-либо другим. Я обернулся к оскаленным в зловещую ухмылку клыкам. Даже не испугался.

– А ты и вправду колдун, Баян, – заметил я кротко. – Надо было тебя сжечь на костре.

– Должок за мной, это верно, – усмехнулся волк. – Когда-нибудь рассчитаемся. Потому как, не знаю почему, но мы с тобой еще встретимся.

– А ты и в медведя можешь перекинуться? – полюбопытствовал я. – И летать по воздуху умеешь?

– Много чего могу. Ты же сам любишь говорить: «Нечестивый могущ, все может и умеет».

– Издеваться пришел?

– Ага. Поддался искушению, я тоже слаб, как все… Как все, грешен, поп. Все грешны. Ты больше всех. Скажи, раскаиваешься за сдачу Тырноваграда?

– Все по воле Божьей, – пробормотал я.

Он вскинул голову и лающе захихикал:

– Ай как просто – перебросить свои ошибки на чужой горб!

– Я не думаю, что ошибся.

– Разве? Да неужели! Я опять перед тобой в долгу, поп! Знаешь, за какую услугу? Не смеешь говорить перед людьми. Тебе боязно услыхать от них, что Бог ваш бросил вас. Желаю тебе пожить подольше. Увидишь, как они отвернутся от него.

– Этому не быть!

– Р-р-р-р… Ты сам своим словам – веришь? Не знаешь ты людей, поп. Они не любят, когда им лгут. Они не будут ждать рая на небесах, пока жизнь земная для них ад. Грядет другое время. Ты можешь и не дожить, но я – чую что идет.

От крутанулся около собственного хвоста и красуясь понюхал воздух.

– Кровью и пожарами пахнет, вот что чую. И гневом несет, мно-о-оо-го его, гнева-то… Люди-человеки никогда не простят твоему Богу то, что он сделал, вернее – не сделал сейчас. И может статься, пройдет немало времени, но рано или поздно они отрекутся от него. Поищут нового покровителя. И найдут. Кого-то, кто видимее и поплотнее. Кого-то, кто не станет им врать о придуманном замогильном рае, а позаботится о них при жизни.

– Бог милостив. Бог простит даже подобное умопомрачение!

– Да, простит! – рявкнул волк. – Но им, наверное, будет побоку его прощение! Как ты думаешь?

6

– Великая Шар-Кан, мать драконов, выживет, – это услышал я, едва разомкнув веки. – Разумеется, она изувечена. И разумеется, ты ее больше не увидишь.

Я лежал у себя дома, в постели, которую доселе никогда не использовал. Кто-то зашторил окна, и в комнате стояли сумерки. Не понять, ночь ли, день ли.

Баян сидел на стуле у изголовья, закинув ногу на ногу.