Третье поколение - [58]

— И вы тут? На суде были? Пришлось вам... Слу­чается, не повезет человеку. — Повернулся к Нестеровичу. — Ночевал я не так давно у них в хате. И кто бы мог подумать? Вот ведь как бывает в жизни...

Портной уселся за стол, облокотился и разложил ки­сет с махоркой и бумагу. После длительной паузы он вздохнул и повернулся к Зосе:

— Я вам прямо скажу, хотите — обижайтесь на ме­ня, хотите — нет. Я человек такой, люблю говорить от­кровенно и чтоб со мной откровенно говорили. Никогда своей мысли не затаю. Помните, давно еще, когда я у вас кожух шил, приходил к вам Степуржинский посмот­реть, как я шью. Вот однажды он мне и говорит: «Тво­рицкий прибедняется и стонет, а лошадь сразу купил. Стало быть, есть у него кое-что в запасе...» Вот я сейчас и думаю: раз он мог кое-как прожить, так за каким же чертом он в это грязное дело полез? Что он выиграл? Выиграл, что будет теперь принудительные работы от­бывать.

Зосю словно ножом по сердцу полоснуло. Она вспо­мнила — и в самом деле так было. На голом месте на­лаживали хозяйство. И у Михала вдруг откуда-то по­явились деньги. Она спросила: «Где ты взял?» Он отве­тил: «Как — где взял? Не знаешь, что ли? Я ведь все время копил!» Копить-то он копил, но разве мог столько скопить? Так она тогда подумала. Потом забыла об этом разговоре. Теперь новая мысль кольнула ее: «Мо­жет быть, он и тогда уже был замешан в нечистые де­ла?» Позднее это выяснилось до мельчайших подробно­стей. Теперь же никто, кроме одного Михала Творицкого, ничего не знал.

Подошла машина. Зося распрощалась и поехала до­мой. Славу она застала заплаканной. Девочка с криком бросилась к матери и не могла от нее оторваться. Со­седка сказала, что Слава все время спрашивала, где мама, не верила, когда говорили, что мама скоро при­едет, и пояснила:

— Она какая-то запуганная, очень боязливая.

Зося вошла в свою хату. Эти стены душили ее. Все здесь было ей противно. Она испытывала ненависть и к хате и ко всему, что с ней связано. Держа Славу на ру­ках, она долго сидела и думала. Вспоминала знакомых, былых своих подруг. Некоторые из них окончили выс­шие учебные заведения, другие уже проявили себя на большой работе. Об одной из бывших своих подруг она читала в газете как о выдающемся инженере. А она в лучшие свои молодые годы должна прозябать в норе, гу­бить силы на эту тесную и тем не менее ненасытную прорву! Самые лучшие годы прошли в досадной близо­сти с этой «клыкастой овечкой» (она никак не могла забыть слова Назаревского о Творицком).

И Зося начала действовать. Ей были рады в кол­хозе, но ей хотелось уехать отсюда хотя бы на некото­рое время. И она написала письмо Антону Нестеровичу.

А через несколько дней Зося с ребенком на руках стояла при выезде из города и ожидала грузовую ма­шину со строительства. Рядом, на земле, стояли чемо­дан и мешок с вещами.

Был ранний вечер, светили звезды, в городке было тихо. Слава флегматично спрашивала:

— Мама, когда мы вернемся домой?

— Мы сейчас приедем домой, но только это будет новый дом.

— Это далеко от старого дома?

— Сама увидишь, сейчас поедем на машине.

— А в каком доме лучше — в новом или в старом?

— В новом.

— А почему здесь такая самая луна, как и дома?

— Потому что это та же самая луна.

— А почему луна одна?

После длительной паузы Слава снова заговорила:

— Я в новом доме буду учиться?

— Будешь, Славочка!

— А ты будешь работать?

— Буду.

— Меня будет учить Иринка?

— Будешь у нее учиться.

— Она маленькая?

— Нет, она большая.

— Расскажи мне еще раз про Иринку.

И Зося начала рассказывать:

— Я тогда была еще не такая большая, как теперь, а Иринка — совсем маленькая. Брат Ирины бил на войне буржуев и панов, а она жила одна в этом самом городе, где мы с тобой сейчас ожидаем машину. Од­нажды ночью бандиты напали на город...

— Мама, а наш тата бил бандитов, буржуев и па­нов?

Так ребенок, девочка Слава Творицкая, получала первые уроки жизни.

5

Нестерович показал Зосе на дом возле леса:

— Видите? Эта хата пустует. Кулак из нее выселен давно, там жили наши рабочие, но потом они перебра­лись в барак — подальше на работу уехали. Идите ту­да, занимайте и живите. Там несколько комнат, в одной из них поселился портной, вы его знаете.

— Портной?

— Он вам мешать не будет, а вы ему подавно.— Нестерович улыбнулся. — Мне он тоже не докучает, этот старый чудак. Пускай себе живет в уголочке.

Зося пошла. Большая хата стояла в самом углу про­галины, среди ельника, прямо в окна заглядывали ку­сты орешника, огород — через дорогу. Двор был покрыт льдом, по которому текли ручейки снеговой воды. На крыльце стоял портной, кидал далеко от себя хлебные крошки и приманивал курицу. Та вытягивала шею, но подойти боялась. Другая курица была на привязи: один конец бечевки завязан за ногу, другой конец — за стол­бик возле крыльца. Вместо того чтобы спросить, какими судьбами Зося снова появилась в этих краях, или хотя бы просто поздороваться, портной сразу же начал объ­яснять:

— Достал двух кур. Да вот, провались они, никак к дому не привыкнут! Забредут черт их ведает куда — бегай тогда, ищи!.. («Начинается разговор!» — поду­мала Зося.) Казалось бы, курица — плевое дело, а между прочим... Ведь тут народу полным-полно. Пой­мают, голову открутят — и в горшок!