Третье поколение - [33]

Хаты были разбросаны в беспорядке, далеко одна от другой. Человек подошел к первой. На молоденькой рябине перед окнами рдело несколько пучков ягод — первый урожай. На заборе сушилась детская руба­шонка. Солнце близилось к закату, на дворе темнело. Человек вошел в дом. У стола стояла девочка лет шести и играла деревяшками, каштанами и желудями.

— Папа! — обрадовалась девочка. — Посмотри, каш­таны— это коровы, а желуди — овечки!

— А где мама? Вот как ты хорошо играешь, скотины-то сколько! Ну, играй, играй.

Несколько минут постоял он возле девочки, не сводя с нее глаз. О чем-то думал. Наконец погладил девочку по голове и вышел из хаты. В сенях он встретился с женщиной, крепкой, русоволосой. Солнце стояло низко над полем и сквозь раскрытые двери освещало ее фи­гуру. На лице женщины виднелись остатки веснушек, глаза были вдумчивые, умные. Когда она заговорила, в голосе прозвучала солидность. Эта солидность привле­кала, она была женщине к лицу. По виду ей было года двадцать четыре. С первых же слов, которые она сказала человеку, можно было заметить, что она наблюдательна.

— Что это ты такой... Встревожен чем или что?

Он ответил:

— Если б ты знала! — Торжественная и тревожная пауза. — Упаси тебя бог рассказать кому-нибудь! Хоть слово проронить...

— Говори скорее!

— Никому ни слова! Молчи, и все! Сейчас покажу.

Он осторожно вытянул две трехрублевки.

— Что ты мне показываешь? Чего ты так беспокоишься?

— Нашел на дороге. Нагнулся гриб поднять. Вижу — деньги! Какой страх меня взял! Знаешь, что я возле речки видел? Мертвец валяется, ногами в воде лежит...

— Мертвец? Беги в сельсовет скорее, заяви обо всем!

— О чем — обо всем? — храбрился перед женой че­ловек. — Пойду, скажу, что мертвец валяется. Страх ка­кой! Ногами в воде, и раки грызут пятку... Гнить на­чал. Иду, а солнце уже к лесу спускается...

— А почему об этом сказать нельзя? О чем ты хо­чешь умолчать и мне наказываешь, чтобы я и словом не обмолвилась? Может быть, о деньгах, которые ты возле трупа нашел? Сколько ты нашел?

— Я же тебе показал.

— Врешь! Больше нашел. Ведь ты же проговорился. Сейчас же иди, заяви и отдай деньги... — У него задро­жали губы. — Ты что это кулаки сжимаешь? Смотри! Покажи карманы.

Он вывернул все карманы.

— На, смотри, если не веришь. Ты всегда такая. Всегда черт знает за кого меня принимаешь. А если я и хотел оставить у себя эти две трехрублевки, что ж тут такого? Все равно тот не оживет, а для живого человека шесть рублей разве не деньги? Вот у нас ребенок растет, у него еще вся жизнь впереди — мало ли что может быть? Ты о ребенке не заботишься, думаешь — день прожит, и слава богу! А что впереди? Думаешь, войны не будет? Еще придется, может быть, нашему дитяти и босому по дорогам скитаться без отца, без матери, с голоду поми­рать! А ты жалости от людей ждешь? Каждый себе ур­вать старается, а ты думаешь — все такие добрые?

Он вошел в роль. Думал: «Хорошо, что я вовремя спохватился и не показал ей пачку трехрублевок. Черт меня за язык тянул сказать, чтоб никому ни слова! Чуть не проговорился. Теперь она будет раздумывать. Что я натворил!»

Опустив голову, он вышел из сеней. Его понурая фи­гура раскачивалась на дороге. Минут через десять он был уже в сельсовете и заявил, что видел возле речки труп. Две трехрублевки он отдал тут же.

Было уже совсем темно, когда явился милиционер, и к трупу набежало много народа. Милиционер распо­рядился труп не трогать до приезда следователя. На­значили двух караульных, но они побоялись оставаться на ночь. Пришлось назначить четырех. Разложили ко­стер, сунули за пояс топоры. Народ не расходился — хотелось потолковать о всяких страшных происшествиях. Сама обстановка требовала этого. Вдруг кто-то крикнул:

— Братцы, ведь это же Седас!

Все всполошились.

— Не может быть! Какой тебе Седас?

— Не знаешь, какой Седас? Прежний панский сы­ровар!

— Что ты дуришь? Седас уже лет десять как вместе с паном за границу удрал.

— Это я не хуже твоего знаю. А только погляди. Плешивый?

— Ну, мало ли плешивых на свете!

— А присмотрись к лицу, там, где вороны не рас­клевали.

— Смотрел. А усы? У того усы были стрелками под­кручены, а это совсем не Седасовы усы.

— Усы — не голова, их и отрезать можно.

— Но как же он сюда попал?

— Черт его знает! Может, шпионить пришел?

— Шпионить? Ха-ха! Голова с мозгами! Как же это он явится сюда шпионить, когда он здешний и его тут все как облупленного знают.

— Ты что на меня кричишь? Я, что ли, тащил его сюда? Да провались он сквозь землю!

— Этим ты его сейчас не испугаешь. Подумаешь, за­стращал! Он теперь смелее тебя!

Весть о том, что над речкой сидит убитый Седас, сразу же облетела окрестные села, и народу собралось еще больше. Было уже около полуночи, а народ не рас­ходился. Милиционер уговаривал идти спать, но уго­воры эти еще сильнее разжигали любопытство. Люди тщательно разглядывали искаженное лицо Седаса. Те­перь уже начали обсуждать подробности:

— Седас-то Седас, но почему же он такой обшар­панный? В старой сермяге... Хуже всякого...

— А может быть, это не Седас? Ты что, метрику его видел? Непременно это должен быть Седас? Мало ли что тебе показалось...