Третье поколение - [32]

В одном месте он остановился, стал спиной к лесу и из-за кустов окинул взглядом примыкавшее к реке паровое поле.

— Пусть хорошенько перепреет! — проговорил он про себя. — Успею еще забороновать и перепахать разок под жито.

Он смерил глазом ширину своего надела и вдруг за­беспокоился:

— Что за лихо! Моя полоса как будто уже, чем та! Мерили, черти, делили... Одному больше, другому мень­ше... А души небось у всех одинаковые!

Он быстро перемерил шагами соседский участок, затем свой и лишь тогда успокоился:

— Черт возьми! Показалось...

Человек пошел дальше, равномерно покачивая пле­чами. Дул ветер, солнце подбиралось к самому лесу. Пройдя шагов сто, он поднял голову:

— Опять кричат!.. Угомону на них нет!

Неподалеку, над прибрежным бором, кишмя кишело воронье. И все так же, как и днем, как и вчера, в вы­шине парил коршун.

— Что за чертовщина! — проворчал молодой чело­век.— Падаль кто-нибудь выкинул, или еще какое лихо? Второй день воронье бесится. Тьфу!

Он переложил обломок дуги на другое плечо и дви­нулся к ручью. Пройдя еще шагов сто, он почувствовал запах, шедший с того места, над которым кружило во­ронье.

— Ого! — остановился человек. — В нос шибает!

Любопытство влекло его вперед. Он шел, рассуждая сам с собою:

— И кто бы это мог падаль выкинуть? Ни у кого, кажется... А, может быть, волк издох?

Любопытство его утроилось: перспектива увидеть издохшего зверя привлекала человека, который ничего не видит, кроме своей хаты, своего поля и этой лесной тропы. Он пошел быстрее. Но, дойдя до места, ужаснул­ся и даже отпрянул:

— Ох, братцы мои!

Перед ним был труп человека. Труп лежал в самой чаще, ногами в воде, опираясь спиной о крутой берег. Казалось, что он сидит. К голой пятке в речном иле присосались раки. Шевеля клешнями, они лезли друг на друга, добираясь до початого места. Сверху глянуло солнце и осветило труп, раков и воду. Завидев человека, воронье вдруг исчезло. Человек, ошарашенный неожи­данностью, понемногу пришел в себя. Подошел поближе. Смотреть было страшно и противно. Одно плечо трупа приподнято. Казалось, что труп силится опереться рукой на зыбкий грунт, чтобы встать. Лысая голова держа­лась прямо, лицо не обнаруживало следов насилия. Только подстриженные усы были запачканы и затвер­дели. Смерть, видно, наступила сразу:

Гораздо страшнее выглядела голова трупа сзади: над ухом, чуть пониже темени, зияла рана. Было ясно, что по голове ударили чем-то твердым. И от этого на­ступила смерть. Вороны уже успели расклевать рану до самой шеи. То, чем, видимо, ударили по голове, валя­лось тут же. Это был высохший суковатый обломок де­рева. Он был в крови.

Молодой человек заметил этот обломок сразу. Им овладел такой страх, что он даже бросил найденную на дороге половину дуги. Будучи совершенно непричастным ко всей этой истории, он тем не менее не мог отделаться от тревожных мыслей: «Заявить или не надо? — думал он, прибавляя шагу. — А что, если подумают на меня? Мало ли что? Пускай лучше кто-нибудь другой уви­дит и заявит, а мне незачем вмешиваться, лучше дер­жаться в стороне. А если кто-нибудь из-за кустов сле­дит? Тогда хуже будет: видел и не заявил! Понесла же меня нелегкая как раз сегодня пашню осматривать!»

Такой ход мыслей говорил о том, что человек этот и в самом деле ни в чем не повинен, но вместе с тем, ви­дать, напуган жизнью. У него стоял перед глазами спу­щенный с крутого берега к воде труп.

Однако, отойдя шагов триста, молодой человек стал понемногу успокаиваться. Он пошел медленнее и думал уже о том, как он сейчас заявит обо всем в сельсовет. «То-то народ смотреть бросится!» Такой поворот в мыс­лях обнаруживал неуравновешенную натуру этого чело­века. Он замедлил шаг и увидел у самой дороги се­мейку грибов.

— Должно быть, никто в эти дни не ходил здесь,— рассуждал он вслух. — Грибы у самой дороги черви­веют... Не удивительно, что этого мертвеца до сих пор не увидели.

Разговаривать с самим собой свойственно людям, привыкшим либо склонным по натуре к одиночеству. Молодой человек собрал грибы и понес их в руках. По дороге он один гриб уронил, нагнулся, чтобы поднять его, и увидал у себя под ногами деньги — две трехруб­левки, совсем новенькие, без сгибов. Пряча их, он и не подумал, что это может быть как-нибудь связано с тру­пом. Об этом он подумал только тогда, когда несколь­кими шагами дальше нашел еще деньги. Здесь была уже целая пачка новеньких трехрублевок, аккуратно оклеенная бумажной лентой. На ленте было написано: «300 рублей».

— Про мертвеца заявлю, а деньги — кто видал, что они у меня? — шептал пересохшими губами человек, за­совывая пачку глубоко за голенище.

Теперь он стал раздумывать: если человека убили из-за денег, то почему они валяются на дороге? Если убийцы потеряли эти деньги, то как же они могли быть так неосторожны с деньгами, ради которых убили человека? (Труп был в рваной крестьянской одежде, босой).

Ни до чего не додумавшись, человек пошел дальше. Не оглядываясь, миновал лес и спустился в низину. Там стояло несколько новых, еще не достроенных хат: одна без кровли, другая без сеней, третья без забора и хо­зяйственных пристроек. Новые стены успели уже посе­реть от времени, но по всему видно было, что жизнь здесь трудно налаживается. То одного, то другого не хватает, и долгие годы еще будет так продолжаться, покуда все не встанет на место. Но к тому времени, когда это произойдет, первые «болты» заржавеют, а пока их будут заменять новыми, то и последние выпа­дут... Так все это здесь и идет без надлежащего завер­шения.