Тренинги свободы - [65]
— Тогда я так вас спрошу: откуда вы берете все эти бумаги? Или вам ее затак дают откуда-нибудь?
— Кто же просто так дал бы? Я ее покупаю в Эгерсеге.
— Ну, а книги-то из нее когда делаете? Что-то не видела я, чтоб их увозили.
— Я книги пишу, тетушка Бёжи, а не делаю. Что б это было, если бы мне пришлось каждую книжку самому изготавливать. Печатного станка у меня нет, и я не переплетчик. Для всего этого много разных машин требуется.
Она посмотрела на меня с хитрецой — так смотрит человек, который вот сейчас поймает другого на крутом обмане.
— А коли так, откуда ж вы деньги берете, если у вас и машины нет, и сами вы книг не делаете?
Каверзный вопрос в этом лучшем из всех возможных миров, где люди по большей части производят вещи сугубо материальные и привыкли к тому, что вещи эти имеют объем и вес, тогда как я занимаюсь языковыми обозначениями духовной истории мира и его внутренней структуры, и рыночная стоимость моего труда образуется сложнее, чем стоимость картошки.
— Мне издательство платит, тетушка Бёже. Но платит не за то, что я книгу руками делаю, а за то, чтобы я из букв, слов и фраз сотворил что-то новое, и это будет в книге, которую потом прочитать можно.
По ее лицу я видел, что мои пояснения не помогут нам с ней добраться до приемлемого уровня абстракции. Придется мне взяться за дело с другого конца.
— Сперва я все отпечатаю на машинке, потом отошлю в издательство, там проверят, все ли я написал правильно. Потом они отправят мою рукопись в типографию, там книгу напечатают, в переплетном цехе переплетут и отошлют книготорговцам; если их раскупят, тогда книготорговцы изымут из полученных денег свою долю, остальные деньги вернут издательству. Издательство своим чередом оставит себе то, что израсходовало, а уж что останется, отдадут мне.
Однако, рассказывая, я видел по ее лицу, что она старается разглядеть по глазам моим и губам что-то совсем другое.
— Ну а этого… знаний-то, откуда набираетесь?! — воскликнула она уже почти агрессивно, всей силою своего недоверия. — Из головы берете или еще откуда, вы вот что скажите!
В самом деле, откуда? Извечный вопрос с античных времен. Когда Гераклит тщательно отделяет друга от друга различные источники знания, он делает это с не меньшей страстью, чем эта моя соседка. Есть люди, которые имеют о вещах суждения, тогда как мудрецы о тех же вещах имеют знание. Позднее Сократ считает, что учиться способны лишь те, кто априори обладает знаниями о вещах; по-видимому, это следует понимать так, что все остальные фактически остаются невеждами.
В городе, где в принципе признается принцип предначертанности, такой вывод не может не встретить сочувствия.
— Нет, тетушка Бёжи, не только из головы, — запротестовал я, — а из всего, что видят мои глаза и слышат мои уши. Например, когда мы вот так беседуем с вами у забора. Еще я читаю книги и при этом проверяю себя, правильно ли сужу о вещах, опираясь на свой опыт, на виденное и услышанное, вернее, учусь по ним правильно выражать то, что я думаю.
Между тем я видел по ее лицу, что напрасно я разглагольствую перед ней, потому что все это ее, в сущности, не интересует. Вернее, заинтересовало бы, и она охотно все это восприняла бы, ведь ей действительно хотелось удовлетворить свое любопытство, если бы не было тому помехой именно ее глубочайше глубокое, органическое и исторически укрепившееся недоверие.
И пока ей приходится, с опозданием на четыре столетия, усваивать методику создания книги, в действительности ее занимает вопрос, не такой же ли я мошенник, как все те, кто получает плату за совершенно бесполезную для общества работу. Не ведая функции создания книги и смысла этого, как же может она поверить мне, что беседа с ней есть не только органическая часть моего жизненного опыта, но и, через трансмиссию общественного важного труда, часть моего заработка, — и что все это при том отнюдь не средство наживы.
Никому не дано, дамы и господа, произвести за другого человека необходимый для мышления акт абстрагирования. Способностью к абстракции наделено каждое позвоночное, однако уровень образования различен как у народов, так и у отдельных личностей. Это весьма важно, ибо от этого зависит уровень культурной разобщенности между человеком и человеком. Разобщенности, которая у нас все еще больше, чем, с точки зрения демократических политических прав, была бы допустимой. На пороге третьей промышленной революции мы стоим перед решением примерно тех же самых проблем, логистических и коммуникационных, перед какими оказались наши предки на пороге двадцатого века. От этого страдал уже Эндре Ад и, иной раз грубо кляня всё и вся, Аттила Йожеф возлагал надежды на собрание умных людей, а Золтан Кодай предлагал практические советы по воспитанию. Вся венгерская история неизменно тычет нам в нос недостаток гражданской просвещенности, однако было бы глупо полагать, что за этим стоит некий рок. Мы не выполнили вполне определенной работы, ответственность за которую повсюду в мире книжные люди взваливают на свои плечи, но которую, тем не менее, везде, всегда и каждому нужно выполнить в себе самом. Труд самовоспитания, именуемый по-иностранному Lumières
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Петер Надаш (р. 1942) — венгерский автор, весьма известный в мире. «Конец семейного романа», как и многие другие произведения этого мастера слова, переведены на несколько европейских языков. Он поражает языковым богатством и неповторимостью стиля, смелым переплетением временных пластов — через историю одного рода вся история человечества умещается в короткую жизнь мальчика, одной из невинных жертв трагедии, постигшей Венгрию уже после Второй мировой войны. Тонкий психологизм и бескомпромиссная откровенность ставят автора в один ряд с Томасом Манном и делают Надаша писателем мировой величины.
Предлагаемый текст — о самой великой тайне: откуда я пришел и куда иду? Эссе венгерского писателя скрупулёзно передает личный опыт «ухода» за пределы жизни, в зыбкое, недостоверное пространство.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1990 год. Из газеты: необходимо «…представить на всенародное обсуждение не отдельные элементы и детали, а весь проект нового общества в целом, своего рода конечную модель преобразований. Должна же быть одна, объединяющая всех идея, осознанная всеми цель, общенациональная программа». – Эти темы обсуждает автор в своем философском трактате «Куда идти Цивилизации».
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Украинский национализм имеет достаточно продолжительную историю, начавшуюся задолго до распада СССР и, тем более, задолго до Евромайдана. Однако именно после националистического переворота в Киеве, когда крайне правые украинские националисты пришли к власти и развязали войну против собственного народа, фашистская сущность этих сил проявилась во всей полноте. Нашим современникам, уже подзабывшим историю украинских пособников гитлеровской Германии, сжигавших Хатынь и заваливших трупами женщин и детей многочисленные «бабьи яры», напомнили о ней добровольческие батальоны украинских фашистов.
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.
В центре эстонского курортного города Пярну на гранитном постаменте установлен бронзовый барельеф с изображением солдата в форме эстонского легиона СС с автоматом, ствол которого направлен на восток. На постаменте надпись: «Всем эстонским воинам, павшим во 2-й Освободительной войне за Родину и свободную Европу в 1940–1945 годах». Это памятник эстонцам, воевавшим во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии.
Правда всегда была, есть и будет первой жертвой любой войны. С момента начала военного конфликта на Донбассе западные масс-медиа начали выстраивать вокруг образа ополченцев самопровозглашенных республик галерею ложных обвинений. Жертвой информационной атаки закономерно стала и Россия. Для того, чтобы тени легли под нужным углом, потребовалось не просто притушить свет истины. Были необходимы удобный повод и жертвы, чья гибель вызвала бы резкий всплеск антироссийской истерии на Западе. Таким поводом стала гибель малайзийского Боинга в небе над Украиной.