Тренинги свободы - [35]

Коммуникативный разлад между ними описывается сравнительно легко — достаточно уяснить, какие поведенческие модели и речевые схемы стоят за той и другой ментальностью. Сравнительно легко, например, понять, что болгары, качая головой, говорят «да», а кивая, говорят «нет», англичане же, в отличие от жителей большинства других стран, используют в дорожном движении правило левой руки, а не правой. Однако коммуникативный разрыв, о котором я говорю, усугубляется тем, что за различными поведенческими моделями и речевыми схемами стоят не только географически очерченные различия в исторических ситуациях и цивилизационных уровнях, но и дефект самопонимания и миропонимания, характерный для европейской культуры в целом.

Поясню эту связь на простейшем примере.

«Как дела?» — обычно просто из вежливости спрашиваем мы друг друга при встрече. Весьма избитый от частого употребления вопрос, но странным образом это ему не вредит: за ним тут же обнаруживается двуединство добра и зла, угадываются любопытство и жажда познания, действие контроля и самоконтроля, а, в зависимости от ответа, — также правда и ложь, искренность и лицемерие, равнодушие и участие, предположение и заключение, словом, отпечатки всего того, на чем строится оценочное суждение, без которого невозможно самопонимание и миропонимание.

При встрече двух человек, подчиненных судьбе, величайшее изумление вызвал бы ответ одного из них — мол, дела у него идут хорошо, ведь сие означало бы, что в том беспросветном бедствии, которое есть их жизнь, он не разделяет судьбу другого; вот почему при встрече каждый из них, желая быть вежливым, норовит превзойти другого в красочном и подробном живописании невыносимой судьбы. Они поступают так, даже если в силу случайности дела у них обстоят хорошо, ибо коллективная идентичность, облеченная в форму элементарной вежливости, запрещает обременять друг друга радостными чувствами. Прямо противоположного требует элементарная вежливость от людей, формирующих свою судьбу. Каждый из них заинтересован в том, чтобы не обременять другого неприятными чувствами, даже если дела по какой-то причине идут неважно, ибо в противном случае ему пришлось бы делиться с другим доверительной информацией о том, что он плохо устроил свою судьбу, проиграл, потерпел фиаско, то есть открыто подвергнуть сомнению действенность универсального принципа, на котором основана коллективная идентичность людей, формирующих свою судьбу. Таким образом, первые занимаются вынужденной симуляцией, вторые — вынужденной диссимуляцией[17].

И нет ничего особенного в том, что когда встречаются человек, подчиненный судьбе, с человеком, формирующим судьбу, то каждый из них удивлен ответом другого. У каждого возникает невольное ощущение, что другой нарушает элементарные нормы вежливости, хотя симуляция и диссимуляция, к которым они прибегают, направлены на одно и то же: на их судьбу. Но притом ни один из них не осознает, что именно вынуждает его прибегать к симуляции или диссимуляции по отношению к собственной судьбе. То, что в глазах одного предстает необоснованным нытьем, ибо в двуединстве добра и зла для него приоритетно добро, для другого — необоснованное бахвальство, ибо для него в рамках той же дуальности приоритетно зло. Еще мучительнее выглядят их контакты, когда они дают друг другу советы. Подобная встреча напоминает встречу собаки, энергично виляющей хвостом, и кошки, вздымающей хвост трубой. Столкновение в этом случае неизбежно: ведь то, что на языке одного из них выражает интерес и готовность к дружественному общению, на языке другого является выражением недоверия и готовности к нападению.

При этом — даже упрощения ради — я ни разу не сказал о том, что один из этих двоих — восточноевропеец, другой — западноевропеец. Такое деление было бы обоснованным, если бы разница между ними выражалась не только в ментальности или уровне их развития, совершающегося примерно в одном направлении, то есть не только в том, что касается ловкости, мастерства, искусства или является прямым следствием таковых, — деление имело бы смысл, если б речь шла о четко дифференцируемых группах людей, которые по-разному организовывают и формируют свою судьбу, поскольку имеют различные представления о том, что, собственно говоря, они организовывают и формируют. В данном случае речь идет, к сожалению, не об этом. Один знает, что именно он хотел бы сформировать и организовать, но не владеет необходимой для этого техникой, другой же, владея техникой, не знает, что с помощью этой техники он формирует и организовывает. Вот почему я усматриваю между этими группами не различие, а скорее взаимосвязь двух врожденных мировоззренческих деформаций, скрыть которые от себя и других данные группы как раз и пытаются с помощью симуляции и диссимуляции, с помощью собственных схематично-контрастных географических и политических представлений.

Вряд ли можно считать случайностью, что национальные сообщества людей, формирующих и организовывающих судьбу, пришли к согласованию юридических и экономических рамок своего географически сепарированного бытия именно в тот момент, когда рухнули те универсалистские по своим целям режимы власти, которые окончательно лишили людей, подчиненных судьбе, возможности хоть как-то формировать и организовывать условия собственного бытия.