«Травой ничто не скрыто...» - [30]

Был голос и была рука, лежавшая на моем запястье. Голос был приятный, мягкий, с легкой картавостью. Хорошо бы узнать, кто это так мило картавит.

Надо мной склонилось ласковое женское лицо, Я увидел седые волосы с пробором посередине, а над пробором — белый чепец.

— Как вы себя чувствуете, доцент Бакке? — спросил приятный голос женщины с ласковым лицом.

Я внимательно оглядел ее К ее воротничку была приколота эмблема: красный крест на белом поле. Сегодня, как видно, все было белое.

— Прекрасно, — ответил я.

— Вы только не волнуйтесь, — произнес ласковый голос.

Голова у меня была ясная, легкая. До меня вдруг дошло, что не очень-то учтиво так вот валяться в присутствии дамы. Я широко раскрыл глаза и понял, что уже не сплю.

И тогда я все вспомнил.

— Кристиан! — крикнул я. И попытался встать. Надо мной склонилось тонкое лицо, и я снова увидел седые волосы с пробором посередине.

— Вам можно сесть, доцент Бакке, если только вы обещаете не волноваться.

— Кристиан…

Карл-Юрген тоже наклонился ко мне.

— Все в полном порядке, Мартин. Кристиан чувствует себя превосходно, просто отлично.

Тут только я совсем очнулся.

Я лежал на койке под серым шерстяным одеялом в комнате с белыми стенами, и около меня были двое: Карл-Юрген и старенькая медсестра.

— Где я?

— В пункте «Скорой помощи».

— А почему не в Уллеволской больнице?

— Если уж ты шлепнулся в обморок на пункте «Скорой помощи», тебя будут держать здесь, пока ты не очухаешься, — сказал Карл-Юрген.

— Давно я здесь? Карл-Юрген взглянул на часы.

— Час с небольшим.

— Пить хочется…

Старенькая медсестра в белом халате приподняла меня за плечи.

Это было не совсем то, на что я рассчитывал: она подала мне большую чашку совершенно черного кофе. Я осушил ее одним глотком. Затем я помотал головой, и все шарики в ней встали на свое место. Я сел в постели.

— А как Кристиан?.. Он… скажи, он…

— Кристиан в полном порядке. Лучше некуда!

— Да, но… видел ты его?

— Видел, конечно, Он ранен пулей навылет, но чувствует себя хорошо. Он уже справлялся о тебе.

— Где он сейчас?

— Его только что перевезли в Уллеволскую больницу. Когда дежурный врач узнал, кто он такой, он тут же отправил его в его собственное отделение Уллеволской больницы. Вместе с пачкой свежих рентгеновских снимков.

— Можно мне к нему?

— Попробуйте встать на ноги, — сказала медсестра.

Я встал и стоял прочно, как каменная скала. Я чувствовал себя совершенно здоровым.

— Ты не ушибся? — спросил Карл-Юрген.

— Господину инспектору, должно быть, известно, что при обмороке люди падают очень мягко, — сказала медсестра.

— Да, конечно.

В окно светили косые лучи солнца. Я взглянул на часы. Было почти четыре.

Кристиан лежал на койке в одной из палат его собственного отделения Уллеволской больницы.

Я впился в него глазами и замер. Карл-Юрген тоже.

— Эй! — сказал Кристиан. — Вы как будто не особенно рады меня видеть?

— Господи боже мой! — сказал я. — Ты просто Фантомас!

— Почти что так, — сказал Кристиан. — Присаживайтесь. Сейчас придет профессор. Он изучает рентгеновские снимки.

Мы сели — каждый на свой стул. Так мы сидели, а Кристиан молча лежал на койке. Но он не походил на тяжелобольного. Пожалуй, он был лишь немного бледен. И, не знай я всего, что случилось, я бы нипочем не поверил, что это он тогда рухнул на снег у большой сосны на лыжном холме, простреленный навылет револьверной пулей.

Это был низенький плотный человечек, с белоснежной, коротко остриженной шевелюрой и ярко-синими глазами. Из-под белого халата выглядывал галстук, идеально гармонировавший с цветом профессорских глаз.

Мы с Карлсм-Юргеном встали. Я не уверен, что профессор вообще заметил наше присутствие. Впрочем, должно быть, заметил, потому что милостиво нам кивнул.

— Инспектор Халл? Доцент Бакке?

Мы поклонились.

Он вновь осчастливил нас коротким кивком. Но ничем не выдал своих мыслей.

— Я хотел бы знать, как обстоит дело, — сказал Карл-Юрген. Его не так легко было сбить с толку.

Профессор соблаговолил снова заметить нас.

— Извольте!

Профессор поправил галстук. У каждого своя манера выдерживать театральную паузу.

— Доктор Бакке ранен в спину с близкого расстояния. Входное отверстие чрезвычайно мало. Пуля проникла между двух ребер, прошла над диафрагмой, затем над печенью. При латеральном продвижении задела основание легкого. Выходное отверстие расположено на груди, справа. Результат: ограниченный пневмоторакс и неработоспособность в течение двух-трех недель.

Профессор кашлянул и снова поправил галстук. Ему надоел этот разговор. Мы с Карлом-Юргеном смотрели на него, выпучив глаза. Но Кристиан улыбался. Надменный коротышка разозлил меня не на шутку.

— А нельзя ли повторить все это на человеческом языке? — спросил я.

— Я всегда изъясняюсь на человеческом языке, доцент Бакке.

Так это было или нет, из всего сказанного следовало одно: специальная терминология недоступна пониманию непосвященных.

— Сейчас я вам все объясню, — сказал Кристиан. — Надеюсь, профессор, у вас нет возражений?

Было совершенно очевидно, что возражения профессор имел. Его, видно, весьма раздражали визиты, особенно визиты таких невежд, как мы с Карлом-Юргеном. Он пожал плечами.