Травля русских историков - [14]

«Выступление академика С. Ф. Платонова, — констатировал автор представленного в Политбюро ЦК ВКП(б) «Отчета» о выступлениях академиков на чрезвычайном собрании Академии, — восстановило нарушенное Павловым равновесие»^{103}. В результате голосования большинство академиков (28 из 41) поддержали предложение Президиума. Против проголосовали только 9 (И. П. Павлов, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг, Е. Ф. Карский, И. П. Бородин, А. Н. Ляпунов, П. А. Лавров и другие). Четверо академиков воздержались^{104}.

Большой неожиданностью явилось то, что среди этих девяти ученых, объявленных сразу же «реакционными», оказались только что избранные два академика: Д. М. Петрушевский и П. Н. Сакулин. Оправдываясь, последний вынужден был разъяснять, что тут был «не идеологический принцип, а момент целесообразности… Мои идеологические предпосылки, — писал он в своем письме в редакцию «Известий», — не мешали мне думать, что вопрос допускает иные решения»^{105}.

Вопреки ожиданиям руководства Академии, ее официальное обращение в Совнарком СССР о разрешении новой баллотировки троих ученых-коммунистов не разрядило обстановки.

Полной неожиданностью явилась для Президиума Академии статья члена Коммунистической Академии публициста Ю. А. Ларина, опубликованная 25 января 1929 года в «Правде» под характерным заголовком «После выборов в Академию. Академики и политика», в которой он уверял читателей, что Академия или, вернее, «часть академиков» провалила «ряд видных ученых работников из нашей среды не за то, что они мало известны, а за то, что это коммунисты, т. е. люди, участвующие в борьбе рабочего класса против… капиталистов и их идеологических прихвостней».

Инцидент с забаллотированием троих ученых-коммунистов Ю. А. Ларин квалифицировал как «политическую демонстрацию против рабочего класса», проявленное к нему со стороны части ученых «неуважение»^{106}.

С протестом против необоснованных обвинений в адрес Академии выступили С. Ф. Платонов, В. М. Истрин, А. Ф. Иоффе, А. Н. Крылов, С. П. Костычев, Н. П. Лихачев, И. П. Бороздин, Н. В. Насонов и другие академики. Ренегатов среди них, вроде Н. Я. Марра и И. М. Виноградова, оказалось совсем немного. Трудно сказать, насколько серьезными были прозвучавшие со стороны власти угрозы распустить Академию. Скорее всего, речь шла хотя и о мощной, но кратковременной кампании с целью оказать давление на академиков и провести в ее состав своих кандидатов.

5 февраля 1929 года ходатайство Академии о разрешении довыборов провалившихся кандидатов было рассмотрено на очередном заседании Совнаркома СССР^{107}. Присутствовала на нем и специально в связи с этим вызванная из Ленинграда делегация, среди членов которой оказался и С. Ф. Платонов. Несмотря на резкие выпады против Академии (вплоть до требования ее разгона) со стороны В. В. Куйбышева и Г. Н. Петровского^{108}, «закрывать» Академию, как оказалось, всерьез никто не собирался. Разрешение на незаконные с точки зрения Устава довыборы было получено.

13 февраля 1929 года Общим собранием Академии наук A. М. Деборин, Н. М. Лукин и В. М. Фриче были избраны в число ее действительных членов^{109}. Так закончилась «эпопея» с «неувязкой» при избрании первых коммунистов в Академию.

Сам С. Ф. Платонов свою роль во всей этой истории скромно оценивал как «направленную к успеху дела в смысле желательном для правительства»^{110}. Так, видимо, рассматривали ее и «наверху». Во всяком случае, когда после выборов встал вопрос о новом руководстве Академии, именно его кандидатура была рекомендована в качестве академика-секретаря отделения гуманитарных наук. 7 марта 1929 года она была официально утверждена Общим собранием Академии^{111}. Что же касается показаний Е. В. Тарле о том, что предполагалось даже выдвинуть кандидатуру С. Ф. Платонова в президенты Академии наук, к чему он якобы лично стремился^{112}, то, скорее всего, здесь мы имеем дело со слухами, распространявшимися в то время недоброжелателями С. Ф. Платонова, явно не ожидавшими увидеть его в роли академика-секретаря Отделения гуманитарных наук. На самом же деле согласие на занятие этой должности, явившейся, вне всякого сомнения, вершиной его научной карьеры, — трагическая, непоправимая ошибка С. Ф. Платонова.

По сути дела повторилась ситуация, аналогичная событиям, связанным с приглашением его в 1912 году на должность министра народного просвещения. В то время, несмотря на присущее ему честолюбие, С. Ф. Платонов нашел в себе силы отклонить это лестное предложение — и, как оказалось, не ошибся. К сожалению, теперь, в 1929 году, присущее ему тонкое политическое чутье профессионального историка подвело. Возглавить без малого в семидесятилетнем возрасте академическое отделение, публично, причем с самых высоких трибун, обвинявшееся в отсутствии в его работе «наиболее актуальных вопросов обществоведения» и засоренности «враждебными» советской власти элементами, — это был хотя и смелый, но все же опрометчивый поступок.

Что же касается непосредственного руководства С. Ф. Платонова отделением, то оно заключалось главным образом в разработке и утряске между собой первых пятилетних планов входивших в него учреждений (Археографическая комиссия, БАН, Пушкинский Дом, Толстовский музей), призванных теснее увязать их деятельность с задачами «социалистического строительства»