Травля русских историков - [12]

.

Фантазии А. Е. Левина получили, к счастью, достойный отпор со стороны Н. С. Розенталя^{87}. Гораздо сложнее обстоит дело с фантазиями Ф. Ф. Перченка. Правда, еще в 1989 году автор этих строк попытался показать, что не Политбюро, а историки школы М. Н. Покровского — вот кто инициировал эту беспримерную в истории науки провокацию^{88}.

Как же отреагировали на этот вывод автора его коллеги? Весьма своеобразно. Не успела статья появиться в свет, как вдогонку ей полетела «реплика» А. Н. Горяинова, заявившего, что «дело» С. Ф. Платонова «правильнее было бы назвать «делом» Академии наук. Это «дело», — поясняет оппонент, — по замыслу его организаторов должно было «вразумить» академиков и окончательно отбить у них охоту выступать против властей»^{89}. Откуда здесь «дует ветер», не скрывает и сам А. Н. Горяинов. Это работы западных, главным образом, эмигрантских историков, всегда рассматривавших всю эту историю сквозь призму борьбы Академии с неумолимо наступавшим на ее права правительством большевиков^{90}.

Даже такие авторитетные ученые, как Б. В. Ананьич, В. М. Панеях, А. Н. Цамутали — авторы предисловия к предпринятой по инициативе Библиотеки Академии наук публикации документов следственного дела С. Ф. Платонова и его коллег (ответственный редактор В. П. Леонов), — и те не удержались от соблазна представить действия властей как акцию, направленную не только против Академии, но и против всей русской интеллигенции в контексте «подготовки к новому этапу большого террора»^{91}. Согласиться со столь категорическим заключением уважаемых ученых нельзя. Слишком уж очевидна в этой истории роль старого недруга Платонова — М. Н. Покровского.

Покровский был в то время директором Центрархива РСФСР, и именно по поручению этой организации А. И. Раева (уполномоченная Центрархива по Ленинграду) обратилась 28 февраля 1929 года с запросом в Президиум Академии наук. Общий смысл этого «отношения» не был новостью для Академии: аналогичные письма с предложением передачи Центрархиву материалов она получала и ранее. Новым был только тон письма: резкий и требовательный. Письмо А. И. Раевой было заслушано Президиумом АН СССР 2 марта 1929 года.

Отметив недопустимость хранения в Академии наук дневника и бумаг бывшего великого князя К. К. Романова, документов Департамента полиции, государственного казначейства, полковых избирательных участков по выборам в Учредительное собрание и предлагая немедленно приступить к передаче такого рода материалов по «принадлежности в Центрархив», А. И. Раева требовала в связи с этим от Академии допустить к работе над описями и инвентарными книгами Рукописного отделения ее Библиотеки своего инспектора С. А. Аннинского, который должен был заняться «выявлением нового архивного материала», подлежащего изъятию. Пойти на это Академия, конечно, не могла.

Выступившие в ходе обсуждения вопроса С. Ф. Платонов и ученый секретарь Археографической комиссии А. И. Андреев пояснили, что в выявлении материалов, не подлежащих хранению в учреждениях Академии наук, нет особой необходимости, так как это уже сделано особой Комиссией о рукописных фондах, просмотревшей с этой целью «все инвентарные книги начиная с 1917 года». Что же касается передачи материалов Центрархиву РСФСР, то, исходя из постановления Комиссии Енукидзе от 16 декабря 1926 года, эти притязания было решено отклонить. Вместе с тем ультимативный тон письма Раевой не мог не насторожить членов Президиума. Дело, разумеется, было не в самой А. И. Раевой, а. в стоящем за ее спиной всемогущем тогда директоре Центрархива М. Н. Покровском. В ходе только что прошедших выборов он стал одним из первых академиков-коммунистов, и конфронтация с ним была явно нежелательна.

В связи с предстоящим прибытием М. Н. Покровского в Ленинград на сессию Академии наук Президиум поручил С. Ф. Платонову встретиться с «красным» академиком и в личной беседе разрешить возникшее недоразумение^{92}. С. Ф. Платонов исполнил это поручение. Встреча его с М. Н. Покровским состоялась 6 марта, и вопрос был разрешен в благоприятном для Академии смысле. Центрархив временно отступил. Однако окончательного урегулирования вопроса достигнуто не было.

Изучение обстоятельств, связанных с поступлением, хранением и обработкой в Академии наук архивного материала, показывает, что имевшиеся здесь недостатки носили объективный характер и обвинения С. Ф. Платонова в серьезных ошибках и просчетах в этой области лишены каких-либо оснований. Утверждения о том, что Академия наук якобы должна была регулярно сообщать правительству о всех обнаруженных ею в своих учреждениях такого рода материалах, не соответствуют действительности.

Ошибка С. Ф. Платонова состояла лишь в том, что он явно переоценил в своем противостоянии М. Н. Покровскому влияние и авторитет того учреждения, которое стояло за его спиной и которое он представлял, — Академии наук СССР.

А между тем возможности Академии наук по отстаиванию своих интересов в результате взятого в 1927 году правительством жесткого курса на советизацию ее учреждений резко снизились. Правда, реорганизацию Академии наук решено было все же начать не с насильственного устранения «реакционных» академиков, а путем постепенного их растворения в массе новых, лояльных по отношению к советской власти ее членов.