Травень-остров - [20]

Зорко не долго раздумывал. Подползать по скользкой от неперестававшего дождя земле, чтобы вытащить Иттрун за руку, венн не стал: не ровен час, и сам сорвешься. Мигом стащив пояс, пропустил его под Хальфдиром. Потом зашел так, чтобы сегванка его увидела, и позвал негромко:

— Держись крепче! Сейчас я тебя тащить стану.

Если бы вот так, повиснув над бездной, можно было вздрогнуть, то Иттрун вздрогнула бы. Девица открыла глаза и, увидев Зорко, поняла, что чудо, на которое она не надеялась, но о коем думала, произошло: венн как-то выжил в черной буре и сумел оказаться здесь вовремя.

Она кивнула. Впрочем, достаточно было посмотреть на ее скрюченные пальцы, чтобы сказать: и здоровяк кузнец Вязга из рода Серых Псов не вдруг бы их разогнул.

Зорко накрепко уперся обеими ногами в тело лежащего мертвого коня, ухватился за концы пояса руками и медленно потащил вверх. Кунс Хальфдир оказался тяжел, видимо, костистый был мужчина, хоть и худой. Но и Зорко был не из самых слабых: вот тело сегвана подалось, поволоклось по земле, вот с трудом стало переваливаться на бок, прижимаясь к крупу коня. Выглядело все так, будто мертвец медленно пробуждается, заколдованный ведуном, но чары еще не одолели оков небытия, наложенных природой, и подняться на ноги мертвяк пока не может.

Зорко, однако, не смущался. Венны почитали мертвых и никогда не стали бы глумиться над ними ни глупостью, ни чародейством, но сейчас Зорко вырывал живую женскую душу из объятий черной смердящей ямины, и кунс-отец вряд ли возражал бы против этого.

Наконец Зорко справился с тяготой, и Иттрун очутилась, как и должно было ей, в этом мире, а не на грани с исподним. Синее платье ее было вымарано в сырой грязи и насквозь мокро от дождя, пальцы и вправду никак не желали разжиматься, и лежала она ничком, не двигаясь, лишь чуть вздрагивая, прямо на раскисшей земле. А рядом лежал, протягивая ей свою надежную руку, мертвый кунс Хальфдир. Иттрун, десятки раз видевшая смерть — в бою, поединке и так, — плакала.

Зорко не стал ничего ей говорить. И трогать не стал. Он оставил ее подле отца, а сам ушел обратно в погост, стянул под маленькой крышей, наведенной у двери, рубаху, выжал ее и шагнул обратно в дом, где в коробе лежала другая рубаха, сухая и чистая. Шагнул и тут вновь запнулся о мертвое тело. На сей раз он повнимательнее глянул на Твердислава. Сольвенн перед кончиной и впрямь чего-то убоялся, да так, что замертво и грянулся. Похоже было на то, что он решил, как и Зорко, сберечься от неведомой напасти в доме, да только обернулся зачем-то перед тем, как захлопнуть за собой дверь, и тут увидел такое, перед чем все толпы оборотней, исшедшие с холстины Зорко, показались бы басней для глуздырей, из тех, что пострашнее. Зорко вытащил ошейник из-за пазухи. Волшебные буквы и лик погасли безвозвратно. Опасность миновала, и — кто знает? — может, именно этой кожаной полоске обязан был Зорко жизнью. Может, именно она спасла его здесь, за много дней пути от печища, где никто из родных не подаст руку, даже умершие.

На дворе светало. Черную грозу давно унесло за овид; прошла и гроза небесная. Боги, явив грозные свои лики — темный и огненный, — ушли, и мутное дождливое утро зарева-месяца вставало над разоренным погостом. Зорко не знал, что случилось в деревеньках по ту сторону холма; допускал, что и ничего. А если так, то скоро они должны были появиться здесь. И что они должны были помыслить, увидев разоренный погост? А если в домах что пропало? И что они сказали бы Зорко, найди они его тут, да еще с сегванской девицей?

Одно дело, когда стальной севанский строй блестящей змеей обтекал двор: с такой охраной и тын не надобен. Другое дело, когда на месте, ставшем теперь нечистым, — а кто почтет за чистое такую ямину? — обнаружат чужаков: венна и сегванку. Ни тех, ни других сольвенны не жаловали. Да еще груда мертвых тел ко всему, среди коих тел не только пришлецы, а и хозяин погоста! Сольвенны мало верили в колдовство, больше предпочитая полагаться на монетный звон, но по такому случаю мигом вспомнили бы все дедовские и глуздыревы страхи.

Зорко подумал еще, что могло бы статься с Иттрун, и содрогнулся. Хочешь не хочешь, а сегванку надо было отсюда уводить, да поскорее. С другой стороны, худо было оставлять непогребенными тела, да еще под дождем, в гнили и сырости. Но мыслимо ли было убрать их вдвоем? Как бы далеко ни отошли сольвенны от древней Правды, а бесчинства с мертвыми не допустили бы. Но вот Хальфдира-кунса похоронить следовало, зане увести Иттрун от погибшего отца без должных почестей не смог бы и сам Храмн, главный бог сегванский. Зорко не ведал, как хоронят сегваны своих ушедших в иной мир, разумел лишь, что такого кунса, как Хальфдир, по-простому хоронить негоже.

Пока Зорко так рассуждал, проливной дождь сменился моросящим. Пора было отправляться. Сначала за Иттрун, а после и дальше, к Галираду.

Выйдя наружу, Зорко застыл на месте: Иттрун была у ямы не одна. Рядом с ней возвышались — иного слова не подберешь — десятеро, а то и более, сегванских воинов. Девушка рядом с ними казалась маленькой и хрупкой, хотя вовсе таковой не была.