Травень-остров - [17]

Зорко в два счета забрался на навес и оттуда уже мог видеть, как сходятся к середине ровной площадки, окруженной стальным сегванским строем, боярин Прастен Вилкович и один из степняков, оба с мечами и щитами. Другого кочевника сегваны покуда до боя не допускали. Хальфдир вместе с Хольгером стояли в середине строя, наблюдая за происходящим.

Иттрун, не долго думая, последовала за Зорко на крышу и, ни слова не говоря, воззрилась на состязание: по нраву, видать, была ей такая потеха.

Меж тем Прастен и первый степняк сошлись и, не доходя двух-трех шагов друг до друга, приостановились принялись кружить, выискивая удобный момент для атаки, высматривая у противника слабые стороны. Это была двойная игра: хороший мечник мог выставить свою силу как слабость, поймать соперника, а потом огорошить того неожиданным приемом.

Поединок вовсе не походил на рубку, устроенную давеча в трапезной. Там удары сыпались один за другим, только успевай поворачиваться. Здесь у спорящих было место и время, чтобы подумать и примериться, и больше был риск провалить атаку: клинок товарища справа или слева уже не спас бы.

Боярин, уступавший ростом разве только Хольгеру и самому Хальфдиру, был куда выше и мощнее степняка, ровно медведь против волка. А тот и точно походил на степного волка: вертлявый, поджарый и злой, но не безрассудно злой, как человек, а злой по-звериному. И был этот волк не то что зубаст, а со змеиным ядовитым зубом: сабля то покоилась мирно в его руке, то вдруг так и плясала, выделывая в воздухе невиданные фигуры.

И вот сталь в первый раз ударилась о сталь: Прастену показалось, что приспел срок проверить кочевника делом: так ли уж умелы Гурцатовы воины, как о них шумит молва? Молва на сей раз не врала: степняк легко отвел удар, и сабля в ответ свистнула в полувершке от плеча боярина. Тот стал еще осторожнее: сольвеннский медведь, оказалось, тоже мог быть хитрым, как змея. Увидев, что степняк силен в контратаке, Прастен принялся дергать его беспрестанными легкими ударами с разных направлений так, чтобы тот не мог бы придумать связного сочетания ударов, достигшего цели.

Времени минуло вовсе не много, однако всем казалось, что бой идет уже долго. На самом деле редкий поединок затягивался шибко: меч или сабля были столь грозным оружием, что любое касание их ранило так, что приходилось лечиться, а то и убивало насмерть. К тому ж редко сходились в поединке равные: всегда кто-то оказывался сильнее, и проявлялось это скоро.

Так вышло и сейчас: Прастен подергал-подергал соперника, да и напал на него резко и стремительно, да с такой мощью, что тот отскочить не успел. Крепкий боярский меч пробил защиту степняка, сабля осталася не у дел, ударом своего щита сольвеннский старшина опрокинул недруга навзничь и, безо всякого скоморошничания и глумления над поверженным, одним ударом рассек тому горло.

Сегваны, даром что молчуны, приветствовали победу боярина негромким гулом голосов.

Прастен обвел их тяжелым, пьяным без вина взглядом и, поворотившись к Хальфдиру, молвил:

— Давай своего второго. Голова у меня одна: двух не отрубят.

Сегваны вдругорядь одобрительно зашелестели, ровно лес под ветром, оценив слова боярина.

— Недаром ты, Прастен Вилкович, в старшины выбился, — отвечал Хальфдир. — Ловок на язык. Только поздно теперь.

Убитого унесли. Второй кочевник был повыше своего сотоварища и помоложе, да и лицом не столь дик, как показался Зорко первый.

Он, не дожидаясь, пока его подтолкнут, сделал несколько уверенных шагов вперед и сказал по-сольвеннски, обращаясь к Хальфдиру:

— Хальфдир-каган, я не люблю биться этим оружием. — Он вытянул вперед саблю. — Если ты дашь мне меч, как у Прастена-кагана, мы будем с ним на равных, и тогда боги, а не куски железа, решат наш спор.

— Дайте ему меч, — приказал Хальфдир.

Сегваны быстро принесли степняку несколько клинков на выбор. Тот остановился на прямом легком мече, более подходящем для конного боя. Прастен все это время стоял, выжидая.

Наконец все было закончено. Противники стали сходиться, и тут степняк вдруг приостановился и поприветствовал боярина на сольвеннский манер, подняв меч. Для боярина это, видать, стало новостью: он тоже замедлил шаг и, помешкав чуток, ответил степняку таким же приветствием. И действительно, они оба пребывали в одном и том же положении — положении пленников, вынужденных драться за свободу и жизнь.

Этот бой оказался вовсе не похожим на первый. Кочевник не стал выжидать, выплясывать перед боярином ритуальный танец. Он уже успел посмотреть со стороны, на что способен сольвенн, и не собирался упускать своего преимущества. Хитрил степняк, ратуя на словах за суд богов: прекрасно знал он все правила игры со смертью и уходил от нее так, как дозволяла степняцкая его правда.

Впрочем, вряд ли Прастену пришлось бы легче, если бы успел он поглядеть на кочевника в бою столько же, сколько тот сумел поглядеть на боярина. Дрался кочевник таким ладом, какого никто здесь не знал, кроме разве тех сегванов, что ходили за дальние моря. Не знал, конечно, и Зорко. А дрался степняк по-аррантски, охраняя себя в основном щитом, меч же используя для атаки. Главное же было в том, что кочевник не рубился, как привыкли сегваны и сольвенны, вельхи и венны. Его меч выметывался из-под щита как змеиное жало. И мгновенно убирался обратно. Меч боярина то проваливался в никуда, то падал на щит. Щит, хоть и деревянный, выдерживал удар, а вот Прастен с трудом перехватывал выпады соперника. Это был колющий удар, о коем в северных странах почти не знали. Откуда перенял это умение степняк, знал только он сам, но пользовался этим приемом он ловко: любой аррантский воин позавидовал бы.