Трассирующие строки - [18]
В общем и целом поэма понравилась. Поздравляли. Колосов предложил печатать тут же, «сдавать на вооружение Красной Армии».
Перешли к недостаткам. «Поработать над вещью еще нужно. Поэма страстна, но очень еще сыра. Вот про убитого старика, он, мол,
Что за прозаизм? И при чем здесь тетрадка?»
«Сюжета нет. Действует только один автор. И то как наблюдатель. Девушку бы сделать стержнем поэмы».
«Человеческое несчастье изображено в полную меру. Героическая сторона меньше. Навязчив пафос мести. Голый пафос».
Выступил, наконец, редактор Половинкин: «Поэма дошла до души. Особенно все пережитое городом:
В общем, я думаю, это будут проходить в школе, заучивать наизусть. Но все-таки голова поэмы тяжела, фюзеляж и хвост легки».
Если бы все, что говорилось, слушал человек, далекий от литературных дебатов, он остался бы в недоумении: все хвалят, поздравляют, но все, кроме нескольких эпизодов, сырое, неудачное, фельетонное. Что же в итоге?
В итоге поэму напечатали в нескольких изданиях, чуть позже — отдельной книгой. Правда, Яшин постоянно работал над ней. Видел — во многом правы его критики. В конце концов Яшин дал поэме подзаголовок «Сталинградские эпизоды» и написал к ней предисловие:
«Ввиду исключительно бурно развивающихся событий поэма имела большое прямое агитационное значение и не могла претендовать на полный охват Сталинградской действительности. Автор надеется, что зарисовки, сделанные им во время боев, сыграют свою роль как живое свидетельство великолепного мужества моряков Волжской военной флотилии и бойцов Сталинградского фронта».
Бои продолжались. При попытке снять гибнущий латошинский десант с правого берега выше истока Ахтубы был расстрелян бронекатер № 34. На нем погибли командир Северного отряда флотилии Лысенко и почти весь экипаж. Бронекатер № 23, на котором Яшин ходил к гороховцам, тоже подбили. Он с трудом, на одном моторе, дошел до Шадринского затона. Командир Бутько ранен.
Канонерки «Усыскин» и «Чапаев» все также работали главным калибром на Сталинград. На «Усыскине» вздулся ствол носового орудия-вместо положенных по техническим условиям 800 выстрелов, орудие выпустило 950. Ствол заменили.
Шуга по Волге пошла 11 ноября. Бронекатера кое-как пробивались к правому берегу. Во льду терялась скорость и маневренность, катера стали уязвимы для артиллерии. Но и немцы выдыхались, боеприпасы у них заканчивались.
На зимовку «Усыскин» и «Чапаев» были поставлены в Киляковский затон. Три бронекатера зимовали в Средней Ахтубе.
19 ноября, в день большого наступления под Сталинградом, Яшин получил приказ отправляться в Ульяновск.
Послесловие
Я люблю смотреть, как возле моста через Ахтубу, который ведет на остров Зеленый, ловят рыбу наши волжане. Здесь шумно — вереница машин чуть не над головами. Здесь людно — приезжие норовят пристроить свои легковушки ближе к воде, и пока хозяин что-то достает из багажника, его пассажиры спешат с размаху плюхнуться в воду. Здесь не самый уютный уголок — как ни боремся мы за чистоту, а какие-то компании, кто по недомыслию, а кто от пофигизма оставляют пакеты, бутылки, яичную скорлупу и еще бог знает что.
А рыбаки стоят и стоят. И, что самое интересное, не остаются без улова. Откосы моста — крупный гранит вперемешку с бутовым камнем. Выше, по направлению к шлюзам — дачи, посадки. Береговая линия еще с пятидесятых годов потеряла свою первозданность. И очень трудно представить себе, что там, где сейчас байдарки иглами прошивают водную гладь, шли к Сталинграду бронекатера.
Прежний выход из Ахтубы в Волгу преграждает дамба шлюзов. А острова Зеленый и в помине не было на военных картах. Пионерский лагерь, где в войну располагался НП Волжской флотилии, примерно в том районе, который мы называем «дачи на шлюзах».
В начале строительства гидростанции Яшин, уже известный поэт, лауреат Сталинской премии, приезжал сюда в командировку. Имя Яшина во всех энциклопедиях, но пророчество Половинкина, редактора газеты «Сталинградское знамя», все же не сбылось. Поэму «Город гнева» Александра Яшина в школе не проходят. И строфы из нее наизусть не заучивают.
У Яшина не оказалось и стихотворения, которое знали бы все. Как, скажем, у Симонова — «Жди меня», у Исаковского — «Враги сожгли родную хату» или у Твардовского — «Василий Теркин». Есть лишь одна строчка, которую часто цитируют, не зная, кому она принадлежит: «Спешите делать добрые дела». Это Яшин.
Поэму «Город гнева», написанную в землянках и на кораблях Волжской флотилии, время от времени переиздают, но она теперь имеет больше историко-мемуарное значение, чем художественное, как полагается поэтическому произведению.
У Яшина есть отдельные сильные стихи и строфы, но стихи, где сквозит настоящая поэзия, есть у сотен, если не тысяч, поэтов. Возникает некая загадка Яшина: поэту не удалось создать что-то значительное, но все считают его величиной в литературе. Яшину посвящено несколько книг. О том, что военные его стихи дидактичны, прямолинейны и угловаты, исследователи говорят как бы извиняясь, — мол, бывает и у крупных поэтов. О прозе говорят с некоторым придыханием — не до конца она еще осмыслена.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.