Трасса - [3]

Лопухов положил руку на плечо пареньку, сказал озабоченно, ласково:

— Это хорошо, что ты так расстроился. Нам люди-деревяшки вовсе не требуются. Нам люди очень душевные нужны. И с этого главная красота жизни будет. — Задумался, проговорил наставительно: — И правильно, ребята, что вы так высоко мерку под свою бригаду держать хотите. Только я так полагаю, выше темени её задирать ни к чему. Дерево кверху растёт не оттого, что его кто-то для этого дёргает. Подтягивать друг дружку можно, а вот дёргать — это не обязательно.

— А я хочу, чтобы он во всём был хороший! — решительно заявила девушка. — И буду его дёргать, как вы выражаетесь.

— А в кино ты с ним хоть раз ходила? — осведомился Лопухов.

— Ходила, — шёпотом сказала девушка.

— Ну, тогда порядок. Тогда, значит, всё правильно.

Бережно завернув просушенные электроды в кусок брезента, Лопухов встал, потоптался на месте, будто не решаясь сразу уйти от тепла костра, поглядел на просеку, где лежала на насыпи гигантская труба газопровода.

— Вот товарищ Ленин мечтал ещё задолго до революции, какое облегчение даст горючий газ людям. А теперь мы его мечту исполняем в полном масштабе. Такая, значит, картина получается.

Лопухов вздохнул и, переведя взгляд на девушку, произнёс строго:

— Ты его воспитывать воспитывай, но зря пилить брось. Я-то вижу, с чего вы друг дружку задеваете.

Подмигнул и пошёл к трактору, с которого Белкин уже успел снять гусеницы и расстелить их по земле, приготовив к сварным работам. Ушли и другие рабочие.

У костра остались бульдозерист и девушка. Высокое пламя отгораживало их друг от друга. Бульдозерист последний раз протянул к огню опухшие, в ссадинах руки, потом туго натянул нарядную, из серого каракуля ушанку, произнёс неуверенно:

— Ну, я пошёл. — И, будто оправдываясь, объяснил: — А то мотор застынет.

— Мы сегодняшнее твоё обязательство обсудим и учтём, — пообещала девушка.

— Ладно, учитывайте.

Ссутулясь, он пошёл, хлюпая по чёрным лужам, натёкшим от костра.

— Ваня! — жалобно крикнула девушка.

Бульдозерист остановился.

— Ваня, — сказала девушка, — ты постарайся.

Растерянная улыбка блуждала по её лицу, до этого такому самоуверенному и даже надменному.

— Чего там, — буркнул паренёк. — Сотру пятна — значит, сотру.

— Ты понимаешь, — сказала девушка, — я как комсорг должна подходить к тебе строго принципиально.

— Я понимаю.

— Но мне лично, понимаешь, лично надо, чтобы ты был во всём самым хорошим. Слышишь, мне лично. — Всё это она проговорила быстро, задыхаясь, высоким срывающимся голосом.

«Мне надо, чтобы ты был во всём самым хорошим».

— Самым лучшим я всё равно не буду, — мрачно сказал паренёк.

— Почему? Ведь ты можешь?

— Пеклеванный бывший танкист. Он бульдозер так водит, словно это «Москвич». Вокруг столбов восьмёрки делает. А я сшиб. — Признался уныло: — Нет, мне ещё далеко до Пеклеванного. Тут у меня не получится.

Девушка смотрела вслед бульдозеристу. Лицо её было расстроенно и взволнованно. Снежинки, падая, таяли на щеках и, не тая, повисали на бровях и ресницах.

Вспыхнули фары на бульдозере, и тяжёлая машина, дробя гусеницами чёрный болотный лёд, низко опустив нож, вспахивая широкие пласты застывшей торфяной почвы, с танковым рёвом стала прокладывать просеку в болотных зарослях.

Едкая белая луна бесшумно пылала жгучим холодным огнём.

Стужа сушила влажный воздух. Синими искрами сыпались с неба тончайшие ледяные чешуйки. Из заболоченных падей вздымались, словно бугристые острова, холмы.

Над заболоченной землёй напух мглистый туман. Болота сочились незамерзающими родниками с жёлтой и прозрачной, как янтарь, водой. Сквозь чащобы зарослей светлой бесконечной аллеей пролегла бесконечная просека.

Серые сумерки северной ночи полосовались голубыми едкими огнями фар, и слышался танковый рёв моторов машин, прокладывающих траншеи в первозданной болотистой хляби.

Заведующий переправой

Он держался с необыкновенным достоинством, этот рыжеватый худенький паренёк с тёмными от пыли босыми ногами. Даже веснушки на его лице приобретали какой-то воинственный медный оттенок, когда он отдавал пионерский салют командиру.

Отрекомендовался он внушительно и лаконично:

— Алексей Андреич. — Потом, значительно кашлянув, добавил тише: — Занимаемся переправой.

В командирском шалаше, за чаем и жареной картошкой, он стал более снисходительным и разговорился.

Вот уже одиннадцать дней, как он, Алексей, житель посёлка Н., стал командиром ребячьей команды и заведующим переправой.

Их восемь человек. Самому старшему четырнадцать лет, самому младшему — девять. У них имеется самодельный плот. На нём уже переправили трёх раненых бойцов.

На плоту переправляли раненых бойцов.

Палочкой он пробовал начертить вражеские расположения в лесу. А когда командир спросил, какие у врага огневые силы, Алексей вынул из кармана горсть чёрных и белых камешков и разложил их. Белые камешки означали пулемёты, чёрные — пушки. Количество броневиков было обозначено узелками на верёвочке.

— А мать и отец у тебя есть? — спросил командир.

Алексей обидчиво надулся, потом гордо сказал:

— Я вас про ваши семейные дела не спрашиваю. Я к вам для дела пришёл. Винтовки вам хорошие надо?