Трасса - [2]

Белкин пытливо взглянул в глаза Лопухову, нагнулся, поднял тяжёлую железную плиту, долго недоверчиво разглядывал, но постепенно его пухлое лицо стало расплываться в широкую улыбку.

— С высокой вышки ты, Лопухов, дело понял. Я прямо заявляю — с высокой вышки.

— Дошло? — спросил Лопухов. — Значит, есть на чём шапку носить. — И заботливо посоветовал: — Ты, Володя, обуйся, а то зря босой по снегу толчёшься, захворать недолго. Ты мне подсобить должен, одному мне не справиться.

Прыгая на одной ноге, поспешно обуваясь, не спуская с Лопухова восторженного взгляда, Белкин твердил:

— Ну и человек. Вот человек. Ну и человек, с самой величайшей буквы…

К костру подбежал, зажав под мышками озябшие ладони, худенький, молоденький бульдозерист, весь до плеч заляпанный заледеневшей болотной грязью. Сунув прямо в огонь окровавленные, в ссадинах, опухшие, сизые руки, звонко пожаловался:

— Четвёртый раз Пеклеванного вытягиваю. Увязнет, одна стрела торчит наружу, тяну — тросы лопаются. Завяжу бантом. Та же музыкальная история. Трах — и нет струны!

Взглянул на Лопухова, сказал извиняющимся голосом:

— Решил передохнуть маленько: морозом грунт крепче схватит, и за ночь, пожалуй, проскребу всю болотину.

Лопухов сощурился:

— Всему советскому народу порешили рабочий день сократить. Только один наш Ваня не согласный. У него своё мнение.

— Так, Василий Егорович, — взволновался бульдозерист, — я ведь почему так? Днём грунт не крепкий, приходится лежнёвку класть, сколько кубометров леса зря в грязь утаптывать. А ночью землю смороженную задаром пройти можно. Значит, сколько тысяч рублей сберечь можно.

— Хороший ты паренёк, Ваня, это я тебе официально говорю, — без улыбки произнёс Лопухов.

Подошла изолировщица Лина Саночкина. Поверх бежевого пальто она была обвязана большой, как одеяло, шалью. Попросила жалобно:

— Пустите, товарищи, замёрзла — сил нет. — Но тут же поспешно заявила: — Но вообще я уже привыкла работать при низкой температуре.

Бульдозерист, глядя на девушку, сказал мечтательно:

— А на Кубани летом ты, Линочка, как русалка, в купальнике работала. — Обернулся к Лопухову, сообщил радостно: — В Бухаре под землёй целый океан газа обнаружили, будем оттуда нитку тянуть. — И, кивнув на Саночкину, добавил заботливо: —Там ей тепло будет, даже жарко.

— Нам, газовикам, на семь лет расписание составили, насквозь всю землю трубопроводами прошьём, везде побываем, — заметил Лопухов.

Линочка дёрнула плечом и сказала вызывающе:

— Во-первых, бухарский газ мы будем тянуть на Урал, а там климат континентальный.

— Вот что значит полное среднее образование, — громко рассмеялся бульдозерист, — всё знает!

Девушка обидчиво и гордо вскинула голову.

— Считаю твой смех не уместным, — нервно засовывая выпавшие из-под платка каштановые прядки, заявила вздрагивающим голосом. — И вообще, если ты снова не будешь заниматься в школе рабочей молодёжи, ты не сможешь быть членом бригады коммунистического труда. Я тебя, Иван, об этом решительно предупреждаю.

— Ух ты какая строгая! — заступился за паренька Лопухов. — А то, что он всю ночь вкалывать по своей воле на трассе будет — это тебе что, не коммунистический показатель?

Девушка сияюще быстро взглянула на бульдозериста, но тут же потупилась и сказала служебным тоном:

— Это только один показатель, а мы должны взять на себя целый коммунистический комплекс.

— Выходит, ты неполноценный? — уставился на паренька Лопухов. — Или отлыниваешь от чего? — Потребовал строго: — А ну, доложи пожилому человеку, из чего ты состоять должен.

Паренёк, шаркая по земле ногой, проговорил сипло:

— Ну, значит, давать самую высокую в мире производительность по своей части…

— Ну, и как? — осведомился Лопухов. — Получается? — Не дожидаясь ответа, заявил: — Я, ребята, не для хвастовства, а в порядке информации, всегда больше чем две нормы. С этой точки я для вас подхожу?

— Вы, Василий Егорович, — вежливо сказал паренёк, — автоматами пренебрегаете, набили руку на ручной, как потолочник много зарабатываете, а о дальнейшей своей перспективе не думаете.

— Значит, не подхожу?

Паренёк вопросительно посмотрел на Саночкину; не получив от неё помощи, кашлянул, пробормотал сконфуженно:

— Значит, пока нет. — И тут же поправился: — Но мы на вас, Василий Егорович, воздействовать будем, и тогда пожалуйста.

— Формалист ты!

— Я, Василий Егорович, просто очень высоко думаю о тех, кто в такой бригаде состоять будет, — тихо произнёс паренёк.

— А себя небось зачислишь?

— Вовсе нет, во мне пятно есть.

— Это какое же такое пятно?

Паренёк махнул рукой, попросил Лину Саночкину:

— Скажи.

Видя, что девушка колеблется, повторил повелительно:

— Говорю, скажи. Я своих пятен не боюсь.

— Он бульдозером столб телефонный своротил, никому не сказал, сам его на место ставил, провода соединял. А из-за того, что он один со столбом возился, люди сколько время без связи были.

— Что ж ты так?

— Я испугался.

— Испугался? Бульдозерист, он всё равно что танкист, должен быть смелым.

— Я смерти не боюсь.

— А прораба, выходит, больше смерти испугался, если сказать про столб не посмел.

— Вы его, пожалуйста, больше не критикуйте, — попросила девушка, — мы его и так сильно критиковали. И он ужасно всё сильно переживал.