Транзит Сайгон-Алматы - [13]

У входа в землянку раздалось осторожное шуршание, затем внутрь просунулась голова товарища Фам ван Донга. Он усиленно щурил глаза, пытаясь отыскать во тьме силуэт своего вождя. Быстро привыкнув к темноте, он разглядел Хошимина и пробрался в землянку. Отчитываясь о выполнении задания, он не мог скрыть своей радости:

— Гоминьдан согласен признать нашу организацию, Вьетминь, в качестве лидера Сопротивления и революции, если мы вступим во Вьетнамскую революционную лигу, где нам отводится большинство руководящих постов. Китайские генералы ссылаются на завет Сунь Ятсена о долге помогать угнетённым народам и готовы оказывать материальную и военную поддержку на определённых условиях. Эти условия оговорены в проекте резолюции, которую вам, дорогой товарищ Хо, предлагается подписать и издать для всенародного движения от своего имени.

Фам бережно вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо листок и, склонив голову в почтительном поклоне, двумя руками протянул его Хошимину. Тот, чиркнув спичкой, зажёг керосиновую лампу и начал внимательно вчитываться в строчки, специально для него составленные на вьетнамской латинице:

«Возможно, китайским войскам придётся перейти границы нашей страны в целях ведения боевых действий против Японии; наша тактика заключается во временном альянсе с китайскими войсками, направленном против Японии и Франции и основанном на принципе взаимопомощи между равными».

11.

— Мишель, держи расчёт! — это сосед, Ви, тяжело поднялся с кушетки.

Когда я с готовностью подскочил к нему, он всучил мне смятую банкноту и так же тяжело начал ковылять к выходу. Двадцать пять лет, молодой ещё парень, а уже пристрастился к курению опиума. На выходе он, словно вспомнив о чём-то, обернулся и швырнул мне монетку — на чай. Но как только дверь затворилась, снаружи взревел мощный мотор. Я быстро выбежал на улицу, как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, как Ви, нависнув левым коленом над землёй, на всей скорости совершает лихой поворот налево с улицы Массиж в сторону рынка Бен Тхань на своей «Яве». Мотоцикл у него просто дивный, и чего бы я только не отдал, чтобы прокатиться на таком! Ему его доставили прямиком из оккупированной Чехословакии. Когда Ви начал гонять под нашими окнами, даже дядя Нам пробудился на пару минут от своей спячки и выбрался на балкон, чтобы поглазеть на «Яву». Одурманенный парами опиума молодой сосед просто преображался на мотоцикле. Он становился настоящим лихачом. Дядя Нам тогда выписал себе автомобиль из Франции, «Пежо-402», да ещё и нанял шофёра, чтобы не ударить лицом в грязь перед соседями. Теперь, чтобы хоть как-то использовать свой автомобиль, дядя Нам стал выезжать вместе со своей компаньонкой по вечерам на рю Катина — пропустить аперитив-другой.

Как-то раз мы с Софи и Рене выехали с ними. Мы сидели за столиком на открытой террасе у Оперного театра. Несмотря на оживлённую атмосферу, щебет кокоток, галантные остроты денди и целый парад европейских мод, дядя с подругой целый час клевали носами перед своими полными стаканами с пастисом, вяло здороваясь со знакомыми, чуть ли не засыпая на ходу и постоянно почёсываясь. Казалось, что их нещадно терзал какой-то сильный вид крапивницы. Потом они попадали со стульев. То есть сначала соскользнула на землю тётя Фын, и дядя Нам её поднял, усадив в плетёное кресло, а через некоторое время он сам начал потихоньку крениться вбок и вскоре рухнул на пол прямо с зажжённой сигаретой во рту. Фын хихикнула и вновь погрузилась в изучение своего мутного, клубящегося аперитива. Мы с Софи бросились поднимать дядю. Рене побежал за шофёром. Вот так и прогулялись. Хорошо хоть успели доесть наше мороженое. Зато в гараж под домом мы вернулись с помпой, шофёр поминутно нажимал на клаксон и все жильцы соседних домов так и повысыпали на балконы.

Но всё же, на мой взгляд, соседская «Ява» была круче, чем наш «Пежо». Тогда я только и мечтал о том, что когда вырасту, и в Сайгоне наступит мир, я сменю свой «вело» на «Яву» и буду гонять по ровным проспектам родного города с их срезанными углами и красивыми видами и по разбегающимся в разные стороны от них второстепенным улочкам без трупов и воронок от бомбоударов. Я вернулся в салон опиумокурильни и начал старательно начищать трубку, которой пользовался Ви. Это было одной из моих обязанностей. Соскоблив весь нагар, я вынес и отдал его бродяге, который, скрючившись лёжа на противоположном тротуаре, дожидался этого ещё с ночи. Эти бедолаги, нищие наркоманы, подсевшие на зелье, не будучи в состоянии финансировать столь дорогостоящий порок, частенько проводили так целые сутки, распластавшись напротив опиумокурилен, выпрашивая «вторяк», то есть нагар с опиумных трубок.

Когда я вернулся в салон, место Ви уже было занято новым завсегдатаем, французом. Я подошёл, чтобы принять заказ. Не замечая меня, он не отрываясь глядел на дамочку, развалившуюся на подушках вместе со своим мужем на кушетке прямо напротив него. Перехватив её взгляд, он расстегнул ширинку, вытащил свой член и потряс им перед ней. Женщина в кокетливой шляпке, отбросив вуаль, обернулась к мужу и, удостоверившись, что тот мирно дрыхнет, одурманенный несколькими затяжками опиума, медленно, с вызовом отвечая на взгляд эксгибициониста, подняла вверх свои ноги, задрав юбку. Трусиков на ней не было. Они широко и похотливо оскалились друг на друга. Внезапно дверь распахнулась и через порог переступила неприятная компания — японский офицер, бритый наголо, с самурайским мечом катаной на поясе, в сопровождении двух пехотинцев с винтовками, под дулами которых были насажены до блеска вычищенные, свежезаточенные штыки. Офицер медленно обвёл каждого из присутствующих бесстрастным, не выражающим абсолютно никаких эмоций взглядом. У меня было такое впечатление, что он вот-вот стремительным движением выхватит свой меч и начнёт срубать головы французских наркоманов как капусту с грядки. Но он ничего такого не сделал. На его узких губах заиграла пренебрежительная усмешка. Он медленно развернулся и, кивнув солдатам, вышел на улицу. Троица растворилась так же внезапно, как и появилась.