Транзит - [34]

Я спросила, почему она чувствовала такое возбуждение после того, как они расстались.

Я не знаю, сказала она. Думаю, из-за ощущения, что мной восхищаются. Она замолчала на время, пристально глядя в окно и приподняв голову. И восхищается тот, кто важнее меня. Я не знаю почему, сказала она. Это меня взволновало. Это всегда возбуждает во мне волнение. Несмотря на то, что, можно сказать, я от этого ничего не получаю.

Она посмотрела на часы: уже поздно; ей пора идти и оставить меня в покое. Она взяла свою сумку и встала посреди комнаты, укутанной в ремонтную пленку.

Я сказала, что ей стоит подумать о нашем разговоре и о том, может ли что-то из сказанного помочь ей начать. Я уверена, что всё скоро прояснится.

Спасибо, сказала она, слегка пожимая мою руку своими тонкими пальцами. Я понимала, что она мне не верит.

Мы вышли в прихожую, и я открыла ей дверь. Соседи снизу стояли на тротуаре в сером свете дня и выглядели потрепанными в своих пальто. Они с мрачным и подозрительным видом оглянулись, услышав звук открывающейся двери, и Джейн властно посмотрела на них в ответ. Я представила ее в сумерках парижского сада, неприкосновенную, в белом платье – объект, жаждущий если не осмысления, то хотя бы восхищенного человеческого взгляда, как картина, висящая на стене в ожидании.

Фургон строителя сломался: рабочий Тони сказал, что это происходит постоянно. Мы ехали в его сверкающем бордовом «ауди» забрать кое-что со склада строительных материалов.

– Это хорошая машина, – сказал он, снимая руки с руля, чтобы продемонстрировать. Салон был безукоризненно чист и отделан черной кожей. – Моя машина не ломается, – сказал Тони. – И что в конце? Ехать забирать цемент нужно мне.

Прежде чем мы сели в машину, я видела, как он аккуратно застелил багажник пленкой.

– Как наемный убийца, – сказал он, ухмыляясь и показывая ряд выразительных белых зубов. – Место для два тела, – многозначительно добавил он, показывая на дверь в квартиру на цокольном этаже. – В Албании, – сказал он, – у меня есть люди – большая скидка.

Мы медленно двигались вместе с потоком других машин под звуки радио. Тони сказал, что слушает его, чтобы подтянуть свой английский. Его дочь говорит по-английски лучше, чем он, а ей всего лишь пять.

– Пять лет! – выкрикнул он, хлопая рукой по кожаному рулю. – Удивительно!

Серая лента обочины медленно двигалась назад. Тони часто посматривал на нее, вытягиваясь в кресле. Он сидел прямо и смотрел на дорогу через солнцезащитные очки с зеркальными стеклами, управляя рулем одним пальцем. Его большие тяжелые бедра лежали на сиденье в форме буквы V. На нем была обтягивающая красная футболка, которая выделяла его мощный торс и рельефные предплечья.

– Я люблю Англию, – сказал он. – И очень много люблю английские пирожные. – Он ухмыльнулся. – Особенно хайджек.

– Флэпджек[2], – поправила его я.

– Флэпджек! – вскричал он, запрокидывая голову. – Да, я люблю флэпджек.

Его дочери, продолжил он, нравится ходить в школу – она только о ней и говорит. По утрам она ждет его на лестнице, одетая в школьную форму. Ее учительница сказала, что она читает лучше, чем некоторые десятилетние дети.

– Моя дочь! – вскрикнул он, ударив кулаком в свою мускулистую грудь. – Читает по-английски более хорошо, чем английские дети.

Их семья переехала в Англию три года назад. Единственным человеком, которого они знали, была сестра жены, которая жила в Харлоу. Потом Тони уговорил переехать сюда своего родного и двоюродного братьев. Ему нравится, когда вся семья рядом – он бывает в Албании раз в пару месяцев, едет на машине без остановок до самого дома – но не уверен, хорошо ли это для его жены.

– Из-за этого она не может присвоиться, – сказал он.

– Освоиться, – поправила его я. – Это не дает ей возможности здесь освоиться.

– Да, – сказал Тони, одобрительно кивая головой. – Правильно.

То, что теперь у нее есть здесь семья, на которую она может положиться, продолжил он, мешает ей здесь освоиться. Она так и не завела друзей и боится одна выходить из дома. Она ни разу не была в школе их дочери: Тони водит ее в школу и забирает, ходит на все собрания.

– Собрания, – поправила его я.

– Я люблю собрания, – сказал Тони, широко улыбаясь.

В отличие от дочери, его жена совсем не говорит по-английски.

– А моя дочь, – сказал он, – не говорит по-албански.

Какие-то фразы она понимает, но знает только английский.

То есть фактически, сказала я, мать и дочь не могут говорить друг с другом. Тони медленно кивнул, не отводя взгляда от дороги.

– Другими словами, – сказал он.

На складе я подождала, пока Тони заберет заказ строителя. Я оплатила счет, и мы выехали обратно. На дороге позади нас вдруг из ниоткуда появился маленький побитый грузовик, водитель которого несколько раз нам просигналил и затем вильнул вправо, чтобы поравняться с «ауди» Тони. Водитель помахал руками и наклонился к открытому окну, чтобы крикнуть что-то Тони. Он был небольшого роста, похожий на пирата, с черными усами необычной формы. Тони рассмеялся и нажал на кнопку, чтобы опустить окно. Обе машины ехали рядом, водители кричали что-то друг другу на иностранном языке, а встречная полоса гудела на разные голоса, протестуя. Вскоре грузовик унесся вперед, содержимое его кузова – мусорные мешки, старая мебель, сломанные доски, горы щебня – подпрыгивало вверх и вниз под колышущимся брезентом.