Трансляция - [23]

– Лишена глубины? Господи, тебе сколько лет? Пятьдесят? Ты напоминаешь стариков из восьмидесятых, стонущих от рэпа и проклинающих музыку, которая, по их мнению, привела к гибели целого поколения. Твой брат и его девушка потратили месяцы, планируя мероприятие! Они решили с помощью технологий запечатлеть его для потомков, а ты умудряешься как-то увязать их поведение с падением западной цивилизации? Что еще в твоем списке? Видео – дрянь? Молотилово?

– Я имела в виду…

– Послушай, ты думаешь, ты такая крутая, поскольку читаешь книги, слушаешь музыку на виниле и пользуешься дерьмовым диктофоном, да? Но ты – лицемерка: я видел тебя в интернете. «Фейсбук». «Твиттер». «Инстаграм». Если все настолько ужасно и фальшиво, почему бы тебе не удалить аккаунты и не начать жить в реальном мире?

– Но я – фрилансер. Я использую интернет-платформы для работы, но мне они не нравятся: жутко прилипчивые и вызывающие привыкание, если я по неосторожности зависаю там по несколько часов. «Веб» и «сеть» – новые обозначения ловушки, и это не простое совпадение.

– Ага, как же! Я-то видел твои фотки, и ты вовсе не выглядишь пойманной в ловушку.

– В том-то и суть! Все неправда. Мои аккаунты отражают мою деятельность. Очищенный, идеализированный, двумерный мультфильм. Он не имеет ничего общего с моей личностью. Я не из тех людей, кто делится с первым встречным событиями из своей жизни, стремясь кому-то что-то доказать.

– И ты пишешь роман и не ждешь признания?

– Это другое.

– И что же?

На мгновение мы смотрим друг на друга, сидя в тишине ярко-красных стен. Поверхность солнца. Жерло вулкана.

Алиса вздыхает.

– Слушай, извини, если я тебя обидела. Я не пытаюсь нападать на тебя лично. Дело не в тебе или МайндКасте. Мне неприятно, когда жизнь превращается в публичное сетевое пространство. Мне не по душе потребление чужих жизней. Странно как-то, ты не находишь? Должно быть и что-то частное, пусть сейчас это слово звучит как ругательство.

Я фыркаю. Комната окрасилась в бледно-розовый, но я пока не привык к столь радикальным переменам.

– Значит, ты предлагаешь вернуться в старые добрые времена, когда даже не изобрели фотоаппарат, да? Любой наш опыт должен быть благим, а не запятнанным фиксированием и обменом данными? Ничего себе! Но реальность стала именно такой. Хочешь ты или не хочешь, а конфиденциальность – миф. Думаешь, правительство не прослушивает каждый твой телефонный звонок? Не отслеживает каждое отправленное тобой сообщение? Я читал, в одном только Нью-Йорке около шести миллионов камер видеонаблюдения. Шесть миллионов! Никаких секретов. Наши жизни теперь – общественная собственность, и по-другому уже не будет. Я хотя бы это признаю. Зато можно использовать такой расклад и извлечь из него выгоду. Например, мой приятель Надим…

Алиса прерывает меня.

– Дэвид, подожди…

Я в раздражении отмахиваюсь от нее.

– Нет, это ты подожди.

– Дэвид, я серьезно.

Что-то в ее голосе заставляет меня замолчать. Даже при тусклом свете я могу различить, насколько она бледна, а на лице застыл ужас, смешанный с изумлением.

– Экран, – говорит Алиса, тыча пальцем вперед. – Он изменился.

Я поворачиваюсь и вижу обыкновенную сферу, пульсирующую смущенной синевой.

– Эта цветная штуковина? Она всегда так делает.

Алиса качает головой.

– Нет. Все вместе. Оно двигалось. И я заметила картинку. Лицо. В ту секунду, когда ты упомянул Надима.

При имени «Надим» изображение дает толчок. Шар шипит и фырчит, будто наэлектризованный.

– Смотри-ка!

Я киваю и подхожу к экрану.

– Попробуй еще раз о нем, – предлагает Алиса.

Я закрываю глаза, представляю себе Надима.

Алиса вскрикивает, после чего окликает меня.

– Дэвид!

Я открываю глаза. Теперь не может быть никакой ошибки: шар исчезает и сменяется мерцающим пиксельным туманом – точно такой же я видел, когда Ксан впервые продемонстрировал мне МайндКаст.

– Не останавливайся! – просит Алиса. – Сосредоточься.

Не отрывая взгляда от телевизора, я снова думаю про Надима, вспоминая черты его лица, в то время как шторм хлещет и кружится по экрану.

Быстрее, быстрее, быстрее.

В конце концов появляется Надим с его туповатой ухмылкой.

Застывшее изображение. Фотография.

– Это… возможно, – произносит Алиса. – Скорее. Подумай еще о чем-нибудь. Хотя бы о котятах. Думай о котятах.

Спустя считаные секунды Надим исчезает и появляется новое изображение – пара круглых глазищ выглядывает из белого меха. Когда я смотрю на ментальную кошку, мне кажется, что где-то ее уже видел. Может, домашний любимец какого-нибудь друга? Или…

Внезапно по экрану проплывает фотография моего отца.

Волосы светлее, глаза ярче. Он гораздо моложе, чем сейчас.

Он держит в руках картонную коробку.

Вдруг я вспоминаю.

Мне было лет шесть-семь, когда однажды папа пришел домой с коробкой. Мама так разозлилась, что сначала даже не разговаривала с отцом, ну а я влюбился в котенка с первого взгляда. Как же его звали? Пушистик?

Когда я начинаю вспоминать детали, изображение слегка вздрагивает, после чего происходит нечто невероятное. Картинка оживает: папа оборачивается ко мне и улыбается. Затем опускается на колени и опускает коробку на пол, чтобы мы могли видеть, как крошечный котенок свернулся клубком.