Трактир «Ямайка» - [4]

Но когда город и долина остались позади, небо заволокло тучами. По обе стороны дороги теперь лежала мрачная невозделанная земля. Деревни по пути попадались все реже. Люди по большей части глядели хмуро. Деревьев почти не было видно, а уж вечнозеленых живых изгородей – и подавно. Потом поднялся ветер и пошел хлестать дождь. Карета с грохотом въехала в Бодмин, серый и мрачный, как и окружавшие его холмы. Пассажиры принялись собирать вещи. Все, кроме Мэри, которая оставалась сидеть в своем углу.

Кучер заглянул в окно кареты, по лицу его текли струйки дождя.

– А вы направляетесь в Лонстон? – спросил он. – В такой вечер ехать через болота небезопасно. Знаете, вы могли бы заночевать в Бодмине, а утром отправимся дальше. Вы будете в карете одна.

– Меня ждут друзья, а поездка меня не пугает. И мне не надо в Лонстон, я сойду у трактира "Ямайка", – сказала Мэри.

Кучер озадаченно взглянул на нее.

– У "Ямайки"? – переспросил он. – А что вам там делать? Это не место для девушки. Вы, верно, что-то путаете. – И он стал пристально разглядывать Мэри, словно не веря собственным ушам.

– О, я слыхала, что это довольно уединенное место, – заметила она, – – но ведь и сама я не городская, а родом из небольшого местечка на берегу Хелфорда. У нас там всегда тихо, зимой и летом, но я никогда не чувствовала себя одинокой.

– Да я ничего такого и не говорил про одиночество, – отвечал кучер.

– Может, как вы есть не здешняя, то и не поняли, о чем я. Вовсе не о двадцати с лишком милях по болотам, хотя и это напугало бы многих. Эй, миссис, можно вас на минутку. – Он повернулся и окликнул женщину у гостиницы "Ройэл". Она зажигала фонарь у подъезда, так как уже почти стемнело. – Растолкуйте вы этой молодой особе. Мне сказали, что она едет до Лонстона, а она просит ссадить ее у "Ямайки".

Женщина спустилась со ступенек и заглянула в карету.

– Это дикое, неуютное место, – сказала она, – и если вы ищете работу, то на тамошних фермах ничего не найдете. Они там, на болотах, не любят чужих. Здесь, в Бодмине, можно устроиться гораздо лучше.

Мэри улыбнулась.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказала она. – Я еду к родственникам.

Мой дядя – хозяин трактира "Ямайка".

Последовало долгое молчание. Даже при тусклом свете фонаря Мэри заметила, что оба с изумлением смотрят на нее. От волнения она вдруг похолодела; ей захотелось, чтобы женщина успокоила ее, но та молча отступила.

– Извините, – наконец выговорила она. – Это, конечно, не мое дело.

Доброй ночи.

Кучер, густо покраснев, принялся насвистывать, как бывает с человеком, попавшим в неловкое положение и не знающим, как из него выпутаться.

Поддавшись внезапному порыву, Мэри высунулась из кареты и коснулась его руки.

– Скажите же мне, – промолвила она. – Я не обижусь, что бы мне ни пришлось услышать. Моего дядю здесь не любят? Что-то тут неладно?

Вид у кучера был очень смущенный. Глядя в сторону, он отрывисто произнес:

– У "Ямайки" дурная слава, всякое про нее рассказывают. Ну, в общем, понимаете… Но я ничего такого сказать не хочу. Может, это все и не правда.

– Что рассказывают? – спросила Мэри. – Вы хотите сказать, что там собираются пьяницы? Мой дядя связался с дурной компанией?

Однако кучер не поддавался.

– Не хочу лезть в это дело, – твердил он. – Ничего не знаю. Просто народ болтает всякое. Приличные люди в "Ямайку" больше не заглядывают. Вот вам и все. Прежде мы, бывало, останавливались там напоить и накормить лошадей. Да и сами заходили перекусить и хлебнуть пивка. Теперь же нет. Мы гоним лошадей мимо, покуда не доберемся до трактира "У пяти дорог", да и там особо не засиживаемся.

– Почему все-таки люди не хотят бывать там? Что за причина? – настаивала Мэри.

Он ответил не сразу, словно подыскивая слова.

– Боятся, – сказал он наконец, покачав головой. И не добавил больше ни слова. Видно, чувствовал, что был слишком резок, и ему стало жаль девушку. Немного погодя он снова заглянул в окно кареты и обратился к ней:

– А не выпить ли вам чашечку чая, прежде чем двинемся дальше? Путь далекий, а на болотах холодно.

Мэри покачала головой. У нее пропало всякое желание есть. И хотя чашка чая согрела бы ее, не хотелось выбираться из кареты и идти в "Ройэл" из страха, что та женщина станет глазеть на нее, а посетители шушукаться. К тому же внутренний голос трусливо нашептывал: "Останься в Бодмине, останься в Бодмине", и она чувствовала, что может поддаться уговору, оказавшись под кровом гостиницы. А ведь она обещала матери поехать к тетушке Пейшнс, и ей никак нельзя нарушить данное слово.

– Тогда нам лучше поскорей отправиться в путь, – сказал кучер. – Вы одна, и путешествуете в такую пору. Вот вам еще плед – укутать колени. Как только поднимемся на холм и выедем из Бодмина, я буду гнать лошадей вовсю. В такую ночь, да по такой дороге… Я не успокоюсь, пока не доберусь до своей постели в Лонстоне. Мало среди нас найдется охотников ездить через пустошь в зимнее время, да еще в такую пакостную погоду.

Он захлопнул дверцу и взобрался на свое сиденье. Карета загромыхала вниз по освещенной фонарями улице мимо крепких, надежных домов. Не много прохожих встретилось им. Согнувшись от ветра и дождя, все спешили к домашнему очагу. Было время ужина. Сквозь щели закрытых ставен пробивался мягкий свет. В каждом доме камин, должно быть, уже зажжен, накрыт стол, вокруг него сидят хозяйка и дети, а хозяин греет руки у весело потрескивающего огня. Мэри вспомнилась ее попутчица – та улыбчивая деревенская женщина с румянцем во всю щеку и натруженными руками; она, наверное, тоже сидит сейчас за столом со своими детьми. Как спокойно становилось на душе от ее грудного голоса! И Мэри принялась мечтать, как она сошла бы вместе с ней и попросила взять ее с собой. Та, конечно же, не отказала бы. Улыбнулась в ответ и предложила дружескую руку и кров. И Мэри стала бы прислуживать этой доброй женщине, привязалась к ней, стала делить с ней заботы, познакомилась бы с ее близкими.