ЧАСТЬ 1
Поместье Грейстоун
Мне было шестнадцать лет, когда я узнала, что мою сестру убили. Это случилось через пять лет после того, как я ее видела в последний раз. Все это время я каждый день думала о ней, тосковала по счастливым дням, проведенным вместе, и грустила из-за того, что она исчезла из моей жизни.
До отъезда Франсин мы были так близки, как это только возможно между двумя людьми. Теперь я думаю, что, поскольку я была на пять лет моложе, я всегда искала у нее защиты, и когда после смерти наших родителей мы переехали жить в поместье Грейстоун, она мне стала просто необходима.
Это было шесть лет тому назад. Те далекие дни моего детства мне кажутся раем. Прошлое всегда видится в розовом свете, любила говорить Франсин, пытаясь успокоить меня. Она хотела сказать, что, может быть, остров Калипс был не так идеален, а поместье Грейстоун не было таким уж мрачным, как нам показалось, когда мы в нем поселились. Несмотря на то, что внешне Франсин была хрупка, как статуэтка из дрезденского фарфора, я не знала никого, кто обладал бы такой практической жизненной хваткой. Она на все смотрела здраво, всегда находила выход из положения и обладала неудержимой энергией и оптимизмом. Казалось, она не могла себе представить, чтобы ей что-то не удалось. Я всегда верила, что если Франсин что-то решила, она этого добьется. Вот почему я была так потрясена и подавлена, когда нашла эту газету в сундуке тети Грейс на чердаке Грейстоуна. Я стояла на коленях и держала газету в руках, а слова прыгали перед моими глазами.
«Барон фон Грютон Фукс был найден убитым в спальне своего охотничьего дома в провинции Грютон в Брюксенштейне утром в прошлую среду. С ним была его любовница, молодая англичанка, личность которой пока не установлена, но есть основания утверждать, что она последние несколько недель до трагедии жила с ним в этом доме».
К этому была приложена еще одна вырезка.
«Установлена личность женщины, убитой вместе с Грютоном Фуксом. Ею была Франсин Юэлл, которая некоторое время находилась в близких отношениях с бароном».
И все. Это было невероятно. Барон был ее мужем. Я прекрасно помнила, как она говорила мне, что выходит за него замуж, и как я боролась с собой, отгоняя от себя грусть предстоящей разлуки с ней и пытаясь вместе с ней радоваться ее счастью.
Я стояла на коленях на чердаке, пока не почувствовала, что у меня свело все конечности и ломит колени. Тогда я взяла вырезки и пошла к себе в спальню, где долго сидела, как в дурмане, и вспоминала… все, чем она была для меня, пока не уехала.
Ранее детство мы провели в полной идиллии на острове Калипс, где жили с нашими обожаемыми, любящими и теперь уже кажущимися нереальными родителями.
Это были прекрасные годы. Но они кончились, когда мне было всего лишь одиннадцать лет, а Франсин шестнадцать. Поэтому, может быть, я тогда не очень хорошо разбиралась в том, что происходит вокруг. Я не знала о финансовых неурядицах и заботах жизни того времени, когда покупатели не приходили в студию моего отца. Эти страхи не высказывались вслух, потому что там была Франсин, которая заправляла всем со свойственными ей энергией и мастерством, которые мы воспринимали как должное.
Наш отец был скульптором. Он создавал из камня изумительные фигуры Купидона и Психеи, Венеры, встающей из волн, русалочек, танцовщиц, вазы и корзины с цветами. К нему приходили люди, которые их покупали. Моя мать была его любимой моделью, за ней шла Франсин. Я тоже для него позировала. Они никогда не забывали меня, хотя в моей внешности не было ничего от сильфиды, как у Франсин или у мамы, что так прекрасно воплощалось в камне. Они были красавицами. А я была похожа на отца: мои волосы были того не поддающегося описанию цвета, который можно назвать коричневым, густые, прямые и не ложившиеся ни в какую прическу, а глаза были зеленые и меняли цвет в зависимости от освещения, мой нос Франсин называла «дерзким», а рот был слишком большим. Франсин называла его «щедрым». Она умела утешать. Мама же обладала красотой феи, которую она передала Франсин — светлые вьющиеся волосы, голубые глаза с длинными ресницами, именно та длина носа, которая делала его красивым, и ко всему этому короткая верхняя губа, открывающая чуть крупноватые жемчужные зубы. Кроме того, в них была беззащитная женственность, заставлявшая мужчин все приносить и отдавать им и защищать от любых жизненных трудностей. Такая защита требовалась скорее маме, чем Франсин.
Дни тогда были длинными и теплыми — катанье на лодке по голубой лагуне и купание, время от времени уроки с Антонио Фарелла, которому платили фигурками из студии моего отца. Франсин уверяла его, что они будут стоить целое состояние, только нужно подождать, пока моего отца признают. Несмотря на свою хрупкую внешность, Франсин представляла собой большой авторитет, и Антонио ей верил. Он обожал Франсин. Пока мы не приехали в Грейстоун, казалось, что Франсин обожают все. По отношению к Антонию Фарелла она была очаровательно покровительственной и, хотя мы часто смеялись над его именем, которое по-итальянски означало «бабочка», он был самым толстым из всех наших знакомых, Франсин часто подбадривала его, когда он расстраивался из-за своей неуклюжести.
