Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим - [135]

Кстати, сильные мира сего наблюдали за этой возней с большой долей скепсиса, в конце концов, именно они были заинтересованы в том, чтобы никто не уклонялся от налогов и платежей, какими бы благими намерениями это не оправдывалось, даже если это были предпринятые еще в этом мире попытки эмигрировать в Царство Божие. Но у некоторых властителей достало ума самим решиться и принять эту Новую религию, после того как почти все попытки бороться с ней раз от разу завершались крахом, и такой шаг, по моему разумению, вызван был не привлекательностью Новой религии, так как с помощью страданий и мучений нельзя мобилизовать массы, особенно если страдаешь сам, а тем, что блага при ancien régime (франц. — старом режиме. — Прим. пер.) распределялись уж очень неравномерно. Но тут нельзя уже было ничего изменить, хотя я неоднократно предостерегал от этого власть имущих, но мое слово уже ничего не значило.

Вообще, мне пришлось, к моему огромному сожалению, обнаружить, что люди именно в тот момент теряют уважение и доверие к богам (к каковым в этом единственном случае я хотел бы быть причисленным), когда им кажется, что они поняли какую-то малость от этого мира. В этом случае наши заветы и советы уже ничего не стоят, так как люди творят тогда собственные законы, но и их не соблюдают. Пришлось научиться не слишком распаляться в такие моменты, ибо приобретенный со временем опыт учит меня, что даже такие фазы, как и все прочее в истории «улучшенного» человечества, преходящи, и что, будучи существом истинно метафизическим, всегда обретешь новых верующих и сторонников, если только умеешь ждать. А мне ожидание не составляет труда, ведь тем временем меня ждет много других дел в разных местах моего мира. И поскольку я являюсь истинно метафизическим существом и таковым останусь, то для моего существования и моего благополучия абсолютно все равно, что люди обо мне думают; вот им самим лучше бы не слишком полагаться на свои знания и способности, но и тут я навсегда снимаю с себя всякую ответственность.

Хорошо. В те далекие времена мы — Бог и я — начали большую игру, не завершившуюся вплоть до сего дня, при этом ни Бог, ни я не смогли бы в настоящий момент еще сказать, какова ситуация в этой игре. Игра эта чрезвычайно сложна, и потому я не стараюсь здесь объяснить ее во всех деталях, ибо люди все равно не поймут или, что было бы еще хуже, поймут и попытаются со свойственной им неуклюжестью вмешаться в ход игры, что, естественно, полностью нарушило бы обе наши стратегии. По меньшей мере, я лишился бы всякой радости от этой игры и предоставил бы Богу в одиночку заботиться о людях, чего Он, по моему мнению, постарается определенно избежать.

Итак, я не буду здесь и сейчас подробнее рассказывать о правилах и целях этой игры, однако позволю себе все-таки заметить, что это действительно чрезвычайно сложная игра, которая ведется не на шестидесяти четырех клетках и не только шестью различными фигурами, которые по простым правилам можно двигать туда-сюда, пока у одного из партнеров не кончится время или желание этим заниматься. В принципе, это отнюдь не игра, в которой целью является выигрыш, на это Господь изначально наложил запрет, и я был доволен, что Он вообще соизволил сыграть со мной, в конце концов, выбор интеллигентных партнеров был в те времена столь же невелик, как и сегодня, а посему я не мог себе позволить раздражать Бога, ставя слишком высокие требования. Поэтому хочу здесь со всей ясностью подчеркнуть, что я не бился с Богом об заклад ни в этой игре, ни при каких-либо других обстоятельствах — никогда я этого не делал и никогда делать не буду, ибо на что-то действительно существенное Он спорить не будет, а всем прочим я располагаю сам.

Итак, Бог сделал свой ход, должен признать, с некой долей зависти, поистине блестящий, и поместил на некоторое время Своего Сына на землю, где Он вызвал немалую смуту и нанес немалый урон моим планам, который в те времена трудно было даже точно определить. Моя первая реакция, как уже говорилось, была исполнена гнева и ярости, ведь я пытался ответить силой, что, однако, не дало сколько-нибудь ощутимых результатов, поскольку со всех концов и из всех углов выползали новые апостолы, миссионеры и верующие, и даже мой старый добрый друг Смерть не мог далее следовать за ними, так что мне довольно быстро пришлось выработать новую тактику. На некоторое время я удалился и уверовал через какую-то сотню лет, что решение мною найдено, а именно — это была своего рода дуальная тактика, при этом я надеялся, что, по меньшей мере, часть ее будет обладать пробивной силой и окажет долгосрочное воздействие.

Часть моей тактики состояла в том, что я обратился к potentes, властителям этого мира, что казалось мне особенно важным, именно они должны были стать моими естественными союзниками, ибо они не могли быть заинтересованы в том, чтобы все больше людей отворачивалось от этого мира и, стало быть, от их власти, более того, они должны были воспринимать это как демонстративную угрозу. Ведь власть — это то же богатство, которое в этом мире распределено чрезвычайно неравномерно, но не потому, что я не доверяю людям, а только по той причине, что оно обретает силу лишь тогда, когда сконцентрировано в небольшом количестве мест. За власть, по-моему, должно бороться как можно больше людей, ибо никогда нельзя заранее сказать, в чьих руках она будет наиболее эффективна, но если власть достигнута, то она должна связывать все воедино, задавать ритм, и каждый должен ей подчиняться, не придираясь по каждому поводу; первой и благороднейшей задачей власти должно быть подавление раз и навсегда любого сопротивления, без милосердия и не взирая на лица.