Трагические поэмы - [9]

Шрифт
Интервал

и две книги эпиграмм на латыни, которые мы вам сулили издать при первой возможности, к тому же еще имеются полемические статьи на нескольких языках, юношеские сочинения автора, несколько романов, пять эпистолярных тетрадей, из коих первая — дружеская переписка, где полно благопристойных шуток, во второй хитросплетения ученых теорий, которые распутывают друзья сочинителя, третья посвящена богословию, четвертая — военному искусству, пятая — государственным делам.

Но все это может и полежать, пока мы не издадим «Всеобщую историю»[19], где неистовый по своей натуре, пламенный разум без малейшей предвзятости покажет дивные дела, опишет все без восхвалений и порицаний не как судья, но как честный свидетель, который держит себя в узде, дабы не исказить фактов и не касаться законности.

Вольномыслие нашего автора позволило ему заявить своим врагам, что он больше касается правления аристократического, нежели монархического, ибо поэта осуждал еще Генрих Четвертый, будучи тогда королем Наварры.

Сей государь, не раз прочитавший все «Трагические поэмы»[20], желал их вновь перечитывать, дабы убедиться в правильности своих обвинений, однако ничего худого не обнаружил, только единомыслие, и тогда для пущей уверенности призвал однажды нашего сочинителя и в присутствии господ дю Фе[21] и дю Пена[22] затеял диспут о различных государственных правлениях. Сочинитель на вопрос, какое из всех правлений он полагает лучшим, немедля ответил, что для французов лучшее — монархическое и что монархию французскую он почитает выше, нежели польскую. Говоря о преимуществах французской монархии, он вынужден был сказать: «В этом вопросе я держусь того, что утверждал ученейший Айан[23], и считаю несправедливыми те перемены, которые привели к власти клириков. Филипп Красивый[24], будучи смелым и независимым государем, утверждал, что коль на кого-то взвалили ярмо, сие ярмо не должно быть непосильным». Нам хотелось бы сослаться на эти слова, чтобы объяснить многое в писаниях нашего сочинителя, в которых он часто выступает против тирании, но в которых нет ничего против королевской власти. По сути дела эти его труды, перенесенные им тяготы и полученные раны доказывают его преданность и любовь к своему королю. Дабы наглядно вам сие подтвердить, я привожу здесь три станса, которые послужат автору как исповедь, покажут, какою он мыслил королевскую власть. Сии стансы взяты из одного стихотворения[25], которое в первую очередь будет включено в его «Смесь». Эти стансы следуют за строфой, чья первая строка:

Король, ты отроком воссел на шкуре отчей…

и далее:

Власть королевская — вселенских сил зерцало,
Аристократия ступенью ниже встала,
Народовластию пониже надо слезть;
Все власти держатся — и эти, и другие,
Но я тиранами на службе тирании
Зову таких владык, над кем владыка есть.
Над миром высший суд вершит Монарх Небесный,
Все казни адские творит властитель бездны,
Но он не зажигал огней и не гасил;
Свободный государь, который правит строго,
Лишь Богу подчинен и сам — подобье Бога,
Подвластный властелин — подобье адских сил.
Кто в подчинении, тот не король всевластный,
Кто служит клирикам, слуга, лакей безгласный,
Тот правит истинно, кто Богу служит сам.
Владыки Севера, чья мудрость несомненна,
Вы независимы, не признаете лена
И подчиняетесь одним лишь небесам.

Вот самое достоверное, что я могу выразить, будучи пером моего повелителя.

Пусть его имя отсутствует среди имен, имеющих место в его картинах, он — время, говорящее его устами, из коих вы не услышите восхвалений, а только свободные, независимые истины.

ВСТУПЛЕНИЕ

СОЧИНИТЕЛЬ К СВОЕЙ КНИГЕ

Ступай! Твоя столь дивна речь,
Что грех тебе в могилу лечь,
Тебя спасло мое изгнанье;
Пускай угаснуть мой черед,
Но ты живи, мое созданье,
Когда родитель твой умрет.
Ты мне поможешь жить потом,
Как я тебе моим трудом,
Ты млеко дашь отцу однажды, —
Так старца-римлянина дочь
Спасла от голода и жажды[26]
Приди же узнику помочь.
Будь храброй в бедности, смелей
Входи в палаты королей
В одежде нищей с полным правом,
Входи без страха и стыда;
Не уронить плащом дырявым
Души и чести никогда.
Входи, не дрогнув, как посмел
Войти дунайский земледел
В собранье римского сената[27];
Священный преступив порог,
Сей неотесанный когда-то
Дал грубой истины урок.
Коль спросят, почему тобой
Нигде отец не назван твой[28],
Ответь: «Я сирота, и кроток
Мой робкий нрав». Добавь при том:
«На Божий свет рождать сироток
Привычно истине тайком».
Твой не украшен переплет,
Обрез без всяких позолот,
Сокровища внутри таятся,
Пусть будут праведникам впрок,
А палача и святотатца
Пусть бросит в дрожь от этих строк.
Одни, раскрыв тебя, мой труд,
Споют с тобою и вздохнут,
Другие сдвинут брови хмуро,
Поморщатся от слов твоих
И молвят: «Лучше гарнитура
И переплет, чем этот стих».
Дитя, но как предстанешь ты
В уборе бедном чистоты?
Немногим будешь ты по нраву,
А сотни закричат: «В костер!»
Но цель твоя добру во славу
Не ждать похвал, презреть укор.
Тот, кто от страха лезет вспять,
Тотчас тебя начнет ругать,
Как принято среди отребья,
Невежд и немощных тупиц.
Счастливица! Нет лучше жребья —
Узреть шеренги вражьих лиц.
Имел я встарь еще дитя,