Трагические поэмы - [68]
Шрифт
Интервал
«Кипящие валы, чей яростный напор
Над исполинами исполнил приговор,
Вздымаясь, рушатся и род низводят грешный
В глубь, в преисподнюю, в пучину тьмы кромешной,
Те самые валы, чьи головы, как снег,
К высоким небесам возносят наш ковчег,
Подъемлют выше туч, на дне оставив гору,
Так что небесный свод поцеловать нам впору».
Разгневанный Творец с небес на землю льет
То огненный поток, то реки полых вод,
Припас он разное оружье боевое,
Чтоб землю затопить, чтоб выжечь все живое
Каскадом пламени, чтоб смертным дать урок,
Чтоб всякий грех карать и мерзостный порок.
В развратном городе толпа лихого люда
Пыталась ангелов использовать для блуда[482],
Принизив Господа, но с этою толпой
Ослепшею огонь расправился слепой,
И дрогнула земля, круша столпы устоев,
Науку грозную за эту ночь усвоив,
И в недрах грязевых расплав свой разогрев,
Всё изрыгнула вмиг, чтоб здесь Господень гнев
Увековечен был: поток подземной скверны
Разлился озером, где дух поныне серный,
А злоба воздуха столь пагубной была,
Что птицы падали, едва раскрыв крыла
Над чернотой паров, густых, как дым пожара,
Так миру явлена была Господня кара.
Небесные огни, спешите вновь сюда,
Затмите образы содомского суда!
Настанет Страшный Суд, восстанут лиходеи
И проклянут свой век, который всех подлее,
Зловонней всех других. Известно, например:
Бог ждал, пока грехи не станут свыше мер.
Пусть воздух растворит невидимые глазу
Отраву и чуму, и прочую заразу,
О, солнце, дай бразды, пусть правит Фаэтон[483],
Сжигая в долах все, с чем несравним Пифон![484]
Не вей, прохладный ветр, а ты, порыв могучий,
Низвергни тонущих в провалы с пенной кручи!
Сверх меры днесь грехов и сыплются чрез край,
Их горы до небес возносятся пускай!
Земля, на чьей спине груз наших бед и тягот,
Пусть кости и зола в долинах злачных лягут,
В болото преврати лужайки, радость — в страх.
В пустыню — пажити, а пышноцветье — в прах.
Явись же вновь, потоп, явись, чтоб ярость вала
Не омывала грязь, а начисто смывала.
О, воды древности, ваш справедливый гнев
Однако отличал, кто был овен, кто лев.
Младенец Моисей, гоним судьбой суровой[485],
Смеялся на волнах в корзине тростниковой,
Играя с гибелью, как будет он поздней
Играть с короною египетских царей,
Свой лоб младенческий венчать златым убором,
А также к скипетру потянется, с которым
Тотчас расправится невинная рука.
Стихия водная, спокойная пока,
Опять учись губить, разор и ужас сея,
Раз позабыла зло, качая Моисея,
Ты превращалась в кровь, однако ты была
С Господним именем прозрачна и светла,
Ты стала чистою после того, как вскоре
Исчезли мошки, град, и орды жаб, и хвори[486]:
Орудья малые, но стоящие тьмы,
И всех кровавых рек, и гибельной чумы,
Чем Божьи ангелы разили царство оно,
Жестокосердого страшили фараона;
Вода священная, ты расступилась вмиг[487],
Чтоб лег для агнцев мост, волков конец постиг.
И сын твой Иордан разверзнет позже лоно[488],
Чтоб дать народу путь к стенам Иерихона.
К веленьям Господа господ, Царя царей
Род человечий глух, земля и та скорей
Услышит Божий глас, на дол обрушит скалы,
Клятвопреступников швырнет в свои провалы;
И пламя быстрое стремит в простор свой вал,
Изничтожая всех, кто против Бога встал:
Возьмем в свидетели Дафана с Авироном,
Проглоченных за бунт нутром земли бездонным[489].
Смертелен воздух стал мятежникам иным,
Презревшие завет, вдохнув кадильниц дым,
Вмиг испустили дух. Так Бог Свое величье
Являет нам, приняв различные обличья.
Упрямых демонов принудил наш Господь
Войти, пусть нехотя, царю Саулу[490] в плоть,
И обезумел царь, и жгли владыку клещи,
Багровы, словно ад, как зев его зловещий!
В вас, принцы, тот же ад, где сердце из кремня,
Огниво ярости и алый свет огня,
Вы разжигаете и злобу, и обиды,
Гонимы из-за вас воители Давиды.
Кичился гривою своей Авессалом[491],
Но сам на ней повис и встретился со злом,
Ему Ахитофел[492] служил себе на горе
И удавился он, закончив дни в позоре.
За ниву был убит Ахавом Нафувей[493],
Но тот за кровь его расплатится своей,
Подохнет Иезавель вслед за царем Ахавом,
Пьяневшая не раз на пиршестве кровавом,
Вот ваше зеркало, большие господа,
Прекрасный образец небесного суда.
О кладезь хитростей, о светоч государства[494],
Чума для праведных, куда ведет коварство
Твое и тонкости твоих тосканских штук?
Уже терзают псы твое нутро и тук,
И перси пышные, предмет твоей гордыни,
И шею светлую, как луч в рассветной сини;
И сердце вырвано твое из тела прочь;
Тот, кто, как ты сама, до крови был охоч,
Насытил палачей, им волю предоставил
И уличных собак от голода избавил;
Когда была живой, любила ты резню,
Но вот и мертвая ты разожгла грызню
Промеж рычащих псов, сплетенных в грозной схватке
За требуху твою, за жалкие остатки.
Последний блеск твоей заемной красоты,
Застывший в страхе лик низвергнут с высоты,
Убийцы из окна твое швырнули тело,
Твое величие с душою отлетело.
Багровый жар костра мы ворошим прутом,
Он служит кочергой, но сам горит притом,
А вовсе обгорит, его бросаем смело
В огонь и без затей берем другой для дела.
Повадилась играть Гофолия[495] с огнем,
И также свой конец нашла царица в нем.
Я проклял россказни о нечестивой шайке,
Но вот история правдивая, не байки,
О древе, явленном когда-то в царском сне