Трагические поэмы - [52]
Шрифт
Интервал
И рвение к нему пришло взамен боязни.
Ученый духовник, присутствовавший там,
В таком же пламени исчезнет завтра сам,
Придя напутствовать колодника седого,
Он кротко от него благое принял слово
И смелой речи внял, и новый смысл постиг,
Так стал учеником тюремный духовник,
Который меж скорбей, — уж где тут быть богату? —
В день получал экю, столь нищенскую плату,
Что тратил су на хлеб, покуда сей аббат
Стараньем узника не сделался богат.
Народ не без ушей, прекрасно слышат люди,
Хоть немы их уста. Порой в Господнем чуде
Имеет место смерть, взаправдашняя боль,
Свобода здесь порой свою играет роль.
С такой наукою освоился моментом
Сей тощий капуцин, который пред Климентом[320],
Пред папой, коего Антихристом зовут,
Изустно изложил все, что мы пишем тут.
В стенах монастыря, в нечистой жизни клира
Укрытье он искал от суетного мира,
Но ямы выгребной он встретил гнусный смрад
И в граде адовом он сорок дней подряд
О чистой истине вещал высоким словом,
Хотя наряд лжеца[321] служил ему покровом.
Один судебный чин[322], над ним вершивший суд,
Потом сбежал в Париж и нам поведал тут
О славной смерти тех, кто жизнь обрел при этом,
О чести англичан наперекор наветам,
Особо чтил того, чей дух вещал, когда,
Казалось, плоть уже исчезла без следа,
Сгорел сей дом души, остался полог шаткий,
Подобный воинской матерчатой палатке.
Как устрашит огонь спаленные тела?
О сколько сих огней зажгли исчадья зла!
А эти воины, идти в сраженье коим,
Спешат предать огню свои шатры пред боем.
Для Церкви миновал весны и лета срок,
Но почки и ростки собрать хочу я впрок,
Чтоб вы, цветы, потом цвели и пили влагу,
Пускай вы поздние, и это нам ко благу;
Вам, простодушные, не истлевать, а впредь
Средь сада горнего благоухать и рдеть.
У розы осенью цветенье из цветений,
И Церковь радует своей порой осенней,
Огнями отпылал собачий летний зной[323],
Несет нам Скорпион прохладу и покой,
Но ласковый борей, столь яростный на деле,
Сердца не остудил в холодные недели.
Пылая злобой, львы в ту пору шли на лов,
А вавилонский царь[324], властитель этих львов,
Бернара Палисси седого в огнь отправил,
Твердя, что принужден, что против всяких правил
Старик упорствует, а тот ему в ответ:
«Я не из робких, сир, не мне на склоне лет
Печалиться о том, что близок я кончине,
Страшиться гибели, когда король мой ныне
Сказал: — Я принужден, — да при таких словах
Я, дряхлый, в смертный бой пойду, отринув страх,
Но вам и этим всем, кто навязал вам волю,
Страшить и принуждать меня я не позволю,
Умру, как надобно». Вот так сменилась роль:
Гончар стал королем, а гончаром король.
Но королевский дух был в сих речах едва ли
По нраву Генриху. До той поры бросали
Лишь знать в Бастилию, из граждан одному
Бернару дал король почетную тюрьму.
Парижских две души[325], о сестры по оковам,
Вас ободрял старик в застенке мудрым словом.
Ценой бесчестья вам сулили жизнь, но Бог
Сулил бессмертие и вашу честь берег,
Тиран вас принуждал к любви, но без боязни
Вы предпочли вражду и не отвергли казни.
Природа щедрая сверх вашей красоты
В сей день вам придала небесные черты.
Немало дивных благ ее хранило лоно,
Дабы в свой срок на вас излить их благосклонно,
И разом отдала она одной из вас
Хранимых сих даров пожизненный запас.
Так солнце красное нам кажет лик прекрасный,
Откинув полог туч с его подкладкой ясной,
Дарит в прощальный час любовь нам и печаль,
Закатным заревом в морскую канув даль.
Коль ночью не до сна паломникам усталым,
Известно: их рассвет закатом станет алым.
Когда вы родились, вас белый день встречал,
Счастливый ваш закат от вашей крови ал:
Вели вы, дивные, рассказ про Моисея,
И ясный лик вставал, лучи, как светоч, сея.
А вот чело того, кто первым приобрел
В ряду увенчанных лучистый ореол:
Христа узрел Стефан[326], сей мученик великий,
И свет божественный в его зажегся лике.
Зерцала яркие, счастливый рой планет,
Вы оку дарите от солнца взятый свет!
На десять тысяч душ Господь веселым глазом
Глядит, и столько же огней сияет разом:
Средь них белы главой и святостью одни
И гаснут в белизне, другие же огни
В расцвете зрелости и мужеского пыла
Отвергли плотские услады, им хватило
На это сил, а вот лучами светят нам
Созвездья детских душ, чей ум не по годам,
Они хвалу Творцу на новый лад запели,
Хоть повстречали смерть едва ль не в колыбели.
Для славы не всегда Всевышний кличет знать,
Предпочитает он подчас иных избрать,
Чтоб смертью истину Господню доказали,
Которую словам доверили вначале.
Щедрей, чем книжников и знатных заправил,
Своею благостью Всевышний наделил
Бедняг бесписьменных, селян извлек из праха,
Дабы убогие сии, не зная страха,
Заставили краснеть перед лицом владык
Безумье суеты; он дал немым язык,
Невеждам голоса, простосердечным разум
И красноречие, а зрение безглазым,
Он в звучный инструмент ничтожных превратил,
Дабы затмили речь ученейших светил.
Тела блаженных дев не испытали муки
От тех, кто хитрые изобретает штуки,
Но нежным членам их досталось претерпеть
Во славу Божию и острия, и плеть,
В борьбе осилить смерть, а также пламень жгущий
Сердцам сих жен помог Создатель всемогущий,
Железо их цепей и ржавчину оков
Он в злато превратил и в связки жемчугов,
Они свои власы, и радость, и тревогу,
И жизнь свою без слез пожертвовали Богу.