Трагические поэмы - [47]
Шрифт
Интервал
Я, подсудимый сам, судить их буду строго.
А вы все, братия, убийцы, а не суд,
Поскольку новые мучения несут
Нам ваши голоса, столь чуждые печали,
Которые всегда погибель возвещали,
Когда у палача сжималось сердце вдруг,
Желая удержать удар жестоких рук.
Вы с каменным лицом сидите в вашем кресле,
Но как вы, мертвые, живых казните, если
Их жизни праведны? Задайте сей вопрос
Своим сердцам, когда в них есть хоть капля слез.
Но слезы вам претят и требуют усилья,
К тому ж из ваших слез любая — крокодилья.
О судьи грешные, вам страх пронзает грудь,
Вы беззаконники, и в этом ваша суть.
Вы скажете: закон владыки создавали,
Мол, руки связаны. Но связан дух едва ли,
И правильный судья нечестью чужд настоль,
Что хмурится от слов: се повелел король.
Ты, притеснитель наш, готовил мне напасти,
Но сам был отрешен от жизни и от власти»[302].
Сразил тирана Бог, пресек его дела,
Из коих эта казнь последняя была;
Властитель требовал, чтоб лживо было слово,
Чтоб суд подобьем был вертепа воровского,
И полагал король воочию узреть,
Как будет Анн дю Бур на площади гореть.
Добавить надобно, что, над толпой взмывая,
Раздался глас Ле Риш[303], ее душа живая,
Бедняжка стала вдруг богаче во сто крат
И щедро подала тому, кто был богат.
Речь утешителя тогда сильна без меры,
Когда к своим словам он явит сам примеры,
Так смелая Ле Риш к собрату воззвала,
Тем самым плоть свою сожженью предала.
Дю Бур глядел в костер, не опуская вежды,
Пред смертью не бледнел, но сбросил сам одежды.
«Эй вы, сенаторы! — вскричал он из огня, —
К чему вам жечь костры? Взгляните на меня!
При виде мук моих, быть может, к покаянью
Придете, дерзкие». Потом лицом к собранью
Оборотился он: «Я не злодей, друзья,
Во имя Господа пред вами гибну я».
Казалось, он парил, душа его летела,
Свое блаженное в огне покинув тело.
Он молвил: «Отче наш, творящий суд святой,
Не оставляй того, кто был всегда с Тобой,
Всесильный, сил мне дай, поскольку прежде не дал,
Не покидай меня, чтоб я Тебя не предал».
О дети Франции, о Фландрии сыны
(В вас, добрых, вижу я народ одной страны),
Вас чтит история за доблесть вашу, други.
Антверпен, Монс, Камбре и Валансьен, и Брюгге,
Могу ли описать всех ваших бед объем,
Всех, кто сгорел в огне, всех, кто зарыт живьем?
Их можно лишь назвать в писании пространном,
Дабы дивились вы и почитали странным,
Как мирный сей народ явил нам столько душ,
И несгибаемых, и яростных к тому ж.
Но пожелал Господь в лучах бессмертной славы
Прийти в Италию, явиться в Рим лукавый,
Чтоб в руки грешников предать своих ягнят,
Чьи вещие сердца казнит безбожный град.
Вам явлен злобный дух, хотите знать, однако,
Как угодил впросак властитель хитрый мрака?
Ты, Монтальчино[304], — честь Ломбардии своей,
И я украсил бы твой эшафот пышней,
Чем тот, пред папертью, куда ты шел без дрожи,
Пример всем праведным и страстотерпец Божий.
Антихрист, увидав, что сам себе во вред
Шлет среди бела дня невинных на тот свет,
Что смерть истцов Христа, казненных принародно,
Для устрашения упрямцев не пригодна,
Решил завесой тьмы сии дела одеть
И тайно по ночам творить убийства впредь.
Тюремный некий страж, узнав, что с Монтальчино
Желает вскоре суд расправиться бесчинно,
Донес ему о том, и воин сей Христов
Задумал сделать вид, что каяться готов,
Заслушав приговор, он обратился к судьям,
Которым обещал признать пред многолюдьем
Свою неправоту, отречься дал обет
От заблуждений всех, от коих проку нет.
Он жизнь спасал ценой подобного обета,
И суд разумным счел отступничество это,
И чтоб извлечь плоды, вершители расправ
Все это разгласить велели, указав
И место зрелища, и час людского схода;
Так Монтальчино был при скопище народа
К помосту приведен в рубахе холстяной,
Неся два факела горящих пред собой.
Потом в безмолвии, почуя, что готова
Толпа внимать речам, такое молвил слово:
«О братья по любви, о сыновья, не раз
В последние года вы слышали мой глас,
Который вас учил, внимавших благочинно,
Бессмертной истине. Пред вами Монтальчино,
Подверженный грехам, плененный суетой,
Открытый не всегда для истины святой,
Теперь услышите в моих речах несложных
Два разных мнения, два противуположных.
«Противность этих двух столь разных половин
Вся в трех словах: один, единственный, един.
Я молвил: был Христос, один за всех распятый,
Единственным жрецом, единою расплатой.
А книжники твердят, что плоть Христа — лишь хлеб,
Усопшим и живым дарованный для треб,
И должно посему, чтобы отцы святые
Вновь в жертву принесли Христа на литургии.
Я говорю всегда, что вера лишь одна
Взамен святых даров, как манна, нам дана,
А книжники твердят: вот плоть, вот кровь, и обе
Обречены зубам, принадлежат утробе.
Я молвил, что Христос в единственном лице
Один заступник наш, ходатай при Отце,
А книжники твердят, что призывать нам гоже
Святых в посредники и Матерь Божью тоже.
Я молвил: нас одна лишь вера оправдать
Способна, а спасти одна лишь благодать,
А книжники твердят, что мало благодати
И веры, что еще труды иные кстати.
Я рек, что благодать дарит один лишь Спас
И что никто иной прощать не вправе нас,
А эти говорят: у папы под ключами
Все индульгенции с дарами и мощами.
Я молвил, что слова священных наших книг —
Единственный завет, единственный родник,