Трагические поэмы - [18]
Шрифт
Интервал
Несчастий отвести от ближних не могла.
За что бы Францию так небо наказало,
Чтоб нас лет семьдесят Флоренция терзала?
Нет, не желал Господь, чтоб долгий срок такой
Наш край у Медичей страдал бы под пятой!
Пусть приговор небес над нами непреложен,
А ты, Господень меч, исторгнутый из ножен,
При виде наших ран смеешься нам в глаза,
Ты в пламя угодишь однажды, как лоза,
Твой стон и жалобы твои на смертном ложе
Со смехом встретит сын, родня и все вельможи,
И лотарингский дом, чей подпираешь свод,
С тобой обрушится и на тебя падет,
И голову твою, и чресла сокрушая.
Ликуешь, бестия, хоть радость не большая
Тебе сопутствует, огонь твой невелик,
А ты хотела бы, чтоб все сгорело вмиг,
И все же на пожар глядишь, на клубы дыма
С восторгом, как Нерон, узревший гибель Рима.
Но всю Италию спалить Нерон не мог,
Бывал нетронутым какой-то уголок,
Не всех прикончили жестокие разгулы
И кровожадный меч безжалостного Суллы[74],
И Фаларидов бык не всех уничтожал[75],
И Цинна[76] яростный, и Цезарев кинжал,
И Диомедовы мифические кони[77]
Не всякого могли пожрать в своем загоне,
Те чудища, каких прикончил Геркулес,
И лев, и злобный вепрь, страшили только лес,
Быка лишь остров Крит боялся непомерно,
Антея Ливия, а гидру только Лерна[78].
А ты тряхнешь главой в рассветные часы,
Набросишь, как вуаль, на лживый лик власы,
И ветер, сивые, вздымает их и сразу
Несет во все края смертельную заразу,
От них, распатланных игрою колдовской,
В чужие земли шлешь нечистых духов рой:
Так девять раз тряхнешь[79], и духи по девятке
С любого волоска слетают в беспорядке.
Какой пустыни жар, какой пещеры мрак,
Какой дремучий лес страшить способны так?
Кто из сподвижников родной моей державы
Однажды не вкусил с лихвой твоей отравы?
Творишь ты мигом вред, горишь, творя разбой,
И посему в глуши, в провинции любой
Твоею волею алеют кровь и пламя,
И палачи дивят безбожными делами.
Да что там критский бык, что яростный Антей,
Немейский лев, кабан, девятиглавый змей,
Все это ветхое предание, в котором
Напасти предстают вполне безвредным вздором.
Был кроток Фараон, отзывчив Антиох[80],
Беззлобны Ироды[81] и Цинна был неплох,
Не так уже страшны страдания Перилла[82]
И Цезарев кинжал, и Суллы злая сила,
Не так страшны огни Нерона, как твоя
Пылающая пасть, о лютая змея!
Сдавило Францию стоглавой гидры тело,
Чей неизбывен жар, чья мощь не оскудела
От бдений и дорог, усилий и утрат.
Ни зной полуденный, ни полуночный хлад
Не в силах укротить неистовства до гроба
В змее, которую несет на крыльях злоба,
Жестокая чума с ней сладить не могла,
Ведь лихо меньшее бежит большого зла.
Сия безбожница приметам верит ложным,
Бесовским темным снам, авгурам всевозможным:
Заклятьям колдовским, из-за чего в свой срок
Ей рок на голову обрушит потолок[83],
Лишенная ума, увы, понять не хочет,
Что дом, которому она опоры точит,
Наш отчий дом, наш край, что вскорости падет,
Как сказано уже, ей на голову свод.
Кто ядрами крушит враждебные твердыни,
Увы, не думает совсем в своей гордыне,
Что и его редут разрушит супостат,
Не думает, слепец, что стены загремят
Ему на голову, что собственное зданье
Преступного казнит, свершая воздаянье.
На тысяче подпор свой возводя дворец,
Не знала деспотка, что близится конец,
Что мощь ее столпов не сладит с Божьей силой,
Что станет здание сие ее могилой.
Земному зодчему не возвести хором,
Способных вынести Господень перст и гром.
Однако вопреки сетям Екатерины
Могли бы укрепить сей дом, сей род старинный
Семейства Валуа, чьей жизни рвется нить,
Который приказал французам долго жить.
Когда несчастный край пожары охватили,
И ждет он от нее каких-нибудь усилий,
Не ленится она и сеет зерна зла,
Поскольку доброты судьба ей не дала.
Чума, тлетворный дух, страшнейшая из фурий,
Чей выдох — черный дым, простершийся в лазури,
Понюхает она цветок, и в тот же миг
Завяли лепестки и стебелек поник,
Ее касанье — смерть, а взглядом василиска
Она разит края, лежащие неблизко,
Она разладит вмиг веществ порядок всех.
Мы слышим по ночам то плач ее, то смех,
Когда она визжит под вопли непогоды,
Становится земля золой, а кровью воды.
Подруга демонов, всех нечестивцев мать,
В кругу волшебников привычная камлать,
Молитвы Сатане творит на черной мессе,
По кладбищам ночным шатается, как беси,
Потоки гонит вспять, мутит небесный свод
И жертве голубиц и горлиц предает.
Она, затмив луну посредством заклинаний,
Крадет за часом час и, что всего поганей,
Скликает мерзких змей, которым несть числа,
Выкапывает вмиг усопшие тела
И, кости мертвецов исполнив адской силы,
На высохших ногах выводит из могилы,
И, ей покорствуя, бесовский хриплый хор
Творит заклятия, бормочет темный вздор.
Взывает к Сатане, распутница, в молебнах,
Гадает с трепетом на трупах непотребных
О собственной судьбе: разводит молоком
Муку из черепов толченых, а потом
Берет ребячий мозг и, как не раз бывало,
Для сатанинских свеч вытапливает сало,
И кожу детскую приносит аду в дар,
Чтоб нежить возвратить в гробы посредством чар.
Напрасно копишь ты, владычица, запасы
Волшебных снадобий, различных склянок массы,
Костей и черепов, чтоб миру досадить,
Смолы и камфары, чтоб Сатане кадить.
Напрасно кипарис ты жжешь и мандрагору,
Дурман, болиголов и чемерицы гору,