Трагические поэмы - [13]

От меланхолии громада ослабела,

От хворей всяческих дряхлеет это тело,

Водянкой вздутое; добро, что сей колосс,

Который в ярости обиды ближним нес,

Столь слаб, сколь и велик, и то лишь брюхом грузным,

Способным все вокруг вместить, а после гузном

Исторгнуть, выпростать, а значит, сей урод

В сраженье свежих сил к пределам не пошлет:

Усохший мозг в костях, как соки в корневище,

Иссяк и голове не даст, как должно, пищи,

И переваренный утробой сок таков,

Что в мозг возносит яд испорченных грибов.

Сей мерзкий исполин, сей зверь, рожденный скверной,

С головкой крохотной на туше непомерной

Не в силах защитить и напитать свой тук

При помощи таких иссохших, вялых рук,

И ноги хилые — ничтожная подстава,

И надо сеять ложь налево и направо.

Судейский и торгаш, вершители судеб,

Вы голод множите, вы отобрали хлеб

У бедных пахарей, чьи слезы злак взрастили,

Увечных ратников вы по миру пустили,

Вы чрево Франции, столь мощны, сколь пусты,

Томленье духа в вас и ветер суеты,

Умерьте вашу прыть, трагедия пред вами,

Но вы не зрители, вы на подмостках сами.

Погибель корабля увидите с земли:

Бессильные помочь взывающим вдали,

Вы будете глядеть, как судно тонет в море,

И к небу обратясь с отчаяньем во взоре,

Свое бессилие оплакивать навзрыд,

Но если вам самим на корабле грозит

Бушующая хлябь и ярость урагана,

Вы сами сгинете в глубинах океана.

Французский край — корабль, которому всегда

Опасны зубья скал и ветер, и вода,

К тому же два врага на нем готовы к бою,

Взял этот силой нос, тот завладел кормою,

Друг другу смерть несут, меча огонь и гром,

Обороняются то пулей, то ядром,

От злобы пьяные, взывающие к мести,

Хотят пустить на дно корабль с собою вместе.

Здесь выигравших нет, здесь гибель двух сторон,

Сразивший недруга и сам несет урон,

Встречает смерть вторым, поскольку лечь обоим,

Подобно Кадмовым, рожденным пашней воям[54].

Французы именем, вандалы по делам,

Закон ваш воспитал владык, подобных вам,

Сердцами немощных, зато жестоких в силе,

Сии бунтовщики и сами бунт вкусили,

Казнит их Божий гнев, а их руками нас,

Он смертных в палачи дает нам всякий раз.

Отцы-радетели, народов государи,

Волков кровавых род, приставленных к отаре,

Бич Божий, гнев небес, живых извечный страх,

Наследники людей, погибших на кострах,

А также от меча, растлители невинных,

Влекущие в постель супруг дворян старинных,

Безвинно изгнанных, лишенных благ и прав,

Таких преследуют, богатства их прибрав,

Чтоб алчность ублажить, а также вящей грязью

Насытить низкий дух, стремясь к разнообразью.

Седые богачи трясутся над мошной,

Мужья опальные спешат во тьме ночной

Тайком свершить побег и жен подальше прячут,

Убийцы платные за ними следом скачут.

Стал волком человек среди людей-овец:

Там сына придушил во время сна отец,

Тут сын готовит гроб отцу, как супостату,

Братоубийцей стал наследующий брату.

Дабы убить верней варганят новый яд

И среди бела дня прирезать норовят,

Распутство и разгул, и тайная расправа,

И казнь публичная прикрыты званьем права.

Вооруженный сброд имеет всюду власть

И наши города бесстыдно грабит всласть,

Встарь бургиньонский крест и королевский тоже

Отцов бросали в дрожь, а материнской дрожи

Немало малыши всосали с молоком

Под барабанный бой, под постоянный гром

В срединных городах и в приграничной дали,

Где рати пришлые биваки разбивали:

Селенья — крепости, в осаде каждый двор

И всякий человек, готовый дать отпор.

Бывало, оробев, почтенный смотрит житель,

Как дочь или жену берет силком грабитель,

И все в руках того, кто, днесь творя разбой,

Вчера еще ходил с протянутой рукой.

Судью влекут казнить и правит суд неправый

С большой дороги тать и душегуб кровавый;

Бесправье здесь закон, как в царстве Сатаны;

Отцов согбенных бьют беспутные сыны;

Кто мирною порой, страшась властей и кары,

Тайком разбойничал, теперь во все фанфары

О подвигах своих на торжищах трубит,

Добычей хвастаясь, дабы найти ей сбыт,

Подобных извергов колесовать бы надо,

А им присуждена не плаха, а награда.

Тех, кто не стал вникать в усобицы вельмож,

Бессонной полночью трясет на ложе дрожь,

Когда на улицах все ближе бой, и в страхе

Они пытаются спастись в одной рубахе.

Вольготней воину, он знает, что почем,

И вправе продавать добытое мечом.

Испанцы выкупы старались взять поболе

За тех, кого живьем на бранном брали поле,

Таких обычаев у нас, французов, нет,

И знатным выкупом здесь не спастись от бед.

Вам, горожане, рай за крепостной стеною,

Куете вы мечи, тайком готовясь к бою,

Посменно спите вы, и ваш тревожный сон

Схож с лихорадкою и сладости лишен;

А вам совсем беда, селяне-земледелы,

Весь день вы льете пот и век свой гнетесь целый,

Чтоб жалкий ужин съесть, чтоб за свои труды

Обиду заслужить и бегство от беды.

Столетний сельский дед, чей волос, словно иней,

За плугом следуя, заметил на равнине

Дозорных конников, обидчиков отряд,

Чьи пальцы выдернуть со злостью норовят

Седины честные: сих сеятелей глада

При виде сел пустых слепая жжет досада.

Неужто не поймут, что вот пятнадцать лет,

Как жители из сел бегут в леса от бед[55]?

Гонимые найдут убежище в чащобе,

Во глубине земли, в ее родной утробе,

Бегущим от людей даруют дебри кров

В медвежьих логовах, в жилищах кабанов,

А скольким смерть сама как милость даровала