Трагедия казачества. Война и судьбы-4 - [102]

Не знаю, в чьей голове родилась эта идея. По собственному почину и с благословения начальства мы совершили два похода, своеобразные разведки вглубь потенциально враждебной территории, в села, расположенные на плато над Виллой Сантиной. Участие в походах было строго добровольным.

В конце января и в феврале состоялись два похода. В первом походе вместе с товарищами из полубатареи принял участие и я. Было нас примерно 25–30 человек. По довольно широкой тропе, вооруженные карабинами и гранатами, мы поднимались вверх вдоль отвесной стены. Я нес на себе также легкий пулемет и замыкал колонну. Со стены открывался великолепный вид на Виллу Сантину и долину Тальяменто.

Не помню уже, сколько времени мы так взбирались на гору. Наконец, вышли на плато, и перед нами открылась каменистая с редкими перелесками равнина. С безоблачно голубого неба светит не жгучее январское солнце. Свернув налево, мы скоро увидели горное село. Растянувшись цепью, мы двинулись вдоль по улице, к которой прижимались аккуратные дома. На улице ни души. Возможно, местные жители проведали о нашем приходе и заперлись в домах. Мы прошли через деревню, вышли на равнину, покружили по окрестностям, не обнаружив ничего, достойного внимания. Отдохнули, присев под деревьями на камни и просто на землю, и, вполне удовлетворенные нашей прогулкой, отправились назад. Вот та же деревенская улица. По-прежнему она пуста. Идем к спуску. И вот здесь, в памяти моей навсегда запечатлелась забавнейшая картина. Юнкер нашей полубатареи Женя Химич с его феноменальным чутьем и не знающей сомнений решимостью (до своего прихода к казакам он служил в украинской полиции в Ровно), очевидно, обнаружил случайно не замкнутую сыроварню. Широко улыбаясь, он быстро шагал вдоль обочины дороги и катил перед собой огромное колесо желтоватого сыра.

Я не помню, как мы спустили колесо с горы. Знаю, что сыр пошел на обогащение нашего рациона. Товарищество прежде всего!

Во втором походе я не принимал участия. В основном он был делом юнкеров 1-й и 2-й сотен. Предприятие наших товарищей не обошлось без приключений. Правда, они не прикатили с собой колеса сыра. Зато некоторые из них полакомились им в доме партизана. На плато они поднялись по той же тропе, что и мы, но, выйдя из него, пошли в другом направлении и вскоре набрели на село. Несколько юнкеров отделились от отряда и вошли в дом. Их встретили хозяева — муж и жена. При этом хозяин держал себя решительно недружелюбно. Юнкера столпились в комнате, вероятно, гостиной. В углу на столике стоял радиоприемник. Кому-то из непрошеных гостей пришла в голову мысль закусить, и он спросил хозяина — «есть fromaggio (сыр)?» «Сыра нет!» — резко ответил хозяин. На нет и суда нет!

Юнкера стали передвигаться по комнате, разглядывая ее обстановку и еще раз констатируя невероятную, по сравнению с нищетой колхозников, зажиточность итальянских крестьян. Один из них приблизился к столу с приемником, подумал, было, его включить, и в этот момент заметил за приемником коробочку. Протянул руку, открыл ее. В коробочке лежали аккуратно упакованные взрывные капсюли.

Юнкер подошел к хозяину, поднял коробочку к его носу и, многозначительно улыбаясь, спросил: «Так что? Нет fromaggio?» Хозяин оказался не из робкого десятка и не побоялся принять вызов: «Сыра нет!» Жена была умнее мужа, призвала его к порядку и принесла блюдо с сыром и нарезанными ломтями белого хлеба. Юнкера закусили, сказали «grazie», т. е. спасибо, вышли на улицу, не доставив упрямому хозяину никаких других неприятностей. Без дальнейших происшествий юнкера возвратились в Виллу Сантину.

Конечно, приведенные эпизоды недостаточно драматичны, чтобы войти в анналы истории. Тем не менее, они показательны в другом, очень существенном для понимания тогдашней психологической ситуации, смысле.

Хотя с осени 1944 года казакам довелось скрестить оружие с итальянскими партизанами и признать в них серьезного противника (в боях под Нимицем партизаны заставили казаков отступить), подлинными врагами казаки итальянцев не считали. Да и сама война не выливалась в те садистически жестокие формы, как это случалось в Белоруссии. Там, как мне рассказывали, партизаны ловили отставших от беженских обозов казачат, распластывали их на земле, сыпали порох на глаза и выжигали их. Разумеется, «гнев народа», «народная война». И при этом такое свое исконное «Бей свой своего, чтобы чужие духу боялись!» Уж не оттого ли садилась испокон веков на шею народа всякая сволочь?

Уже в ранних боях в Италии, опять-таки по рассказам участников, казаки нередко отпускали взятых в плен партизан (последние сами разделялись на симпатизирующих коммунистам «гарибальдийцев» и умеренных «бадольевцев»), а не передавали их немцам, где они могли быть подвергнуты жестоким допросам органами службы безопасности. Таким же взглядом на итальянцев, как на возможного противника, но не непримиримого врага, очевидно, руководствовались и дежурный вахмистр, отпустивший задержанного мною «беспаспортного бродягу», и те юнкера, которые не тронули хозяина дома, хотя обнаруженные ими взрывные капсюли недвусмысленно указывали на причастность хозяина к партизанам.