Трагедия казачества. Война и судьбы-1 - [62]

Вскоре после того, как немцы по приказу Гитлера в цепях спрямления линии фронта оставили Ставрополь и отошли к Ростову на Дону и на Таманский полуостров — Кубанское предмостное укрепление с г. Новороссийском, из Кизляра прибыл уезжавший в эвакуацию митрополит Гермоген (В.И. Кожин), произошло примирение враждовавших конфессиональных групп, обновленческое духовенство отслужило чин покаяния перед верующими и Ставропольская епархия начала новую жизнь во главе с новым епископом Антонием Романовским, освобождённом из заключения.

Приказ об оставлении Северного Кавказа и отходе на Таманский полуостров снова привёл в движение войска армейской группы «А» фельдмаршала Клейста. Они организованно и планомерно начали свой отход, не вступая в боевое столкновение с частями Северо-Кавказского фронта. Пытаясь застраховаться бургомистр Ставрополя Кривохатский со своими приближёнными и некоторыми полицейскими решил предупредить ход событий, захватить власть в свои руки до прихода частей Красной Армии и помешать командам «факельщиков» в уничтожении городских зданий. Но служба «СД» (Sinerungs Diensl) предупредила их, заговорщики были арестованы и расстреляны командой солдат «СС», состоявшей из горцев Северного Кавказа и имевшей пребывание в здании крайсуда. Группа Кривохатского ничего не добилась, безславно погибла и её попытка осталась никем не оценённой. Надо было ей по примеру начальника отдела здравоохранения М. Шульца, начальника одного из отделений полиции Овсянникова, начальника отдела просвещения К.А. Беляцкого, бывшего бургомистра С.Н. Меркулова забрать лучших лошадей в городской управе и отправиться в «отступ», держа курс на Ейск, где перебраться по льду Азовского моря к Таганрогу и там присоединиться к мощному потоку беженцев, уходивших от сталинского гнёта и насилия. Никто из них мудро не ждал ничего хорошего от встреч с «гебистами».

В Ставрополе сразу по «освобождении» города по заранее составленным спискам начались многочисленные аресты. «Особисты» полевых частей хватали всех без разбора. «Факельщики» успели сжечь здание СД-НКВД и арестованными набили дом в два этажа на проспекте Октябрьской революции рядом с кинотеатром. Арестовали и продержали много лет в лагере талантливого агронома Сохранова. Посадили юношу-студента Колю Лучника за невинную краеведческую заметку об истории кафедрального собора. Схватили и приговорили к расстрелу офицера-инвалида за то, что он, не имея средств к жизни, написал несколько невинных заметок для агрономического бюллетеня. Группу людей на Подгорной улице (Хатукаева и др.) обвинили в связи с Гестапо, в выдаче немцам советских патриотов. Их били, пытали, издевались над ними и после суда отправили в Норильск!

Интересно, чтобы сделали с Ширяевым, Бойко, с Капраловым, если бы они попали в их руки? Наверно, по примеру Краснодара повесили бы на площади! К счастью, они оказались за пределами досягаемости «особистов» и «смершевцев», движимых чувством злобной мести. Ширяев умер в Сан-Ремо в Италии. Аспид-Капралов в числе 200 тысяч «перемещённых лиц» перебрался в США, где ещё работал в «Голосе Америки». Шульц с женой оказался в Аргентине. Беляцкий умер в Краснодаре, где я с ним однажды встречался. До этого просидел ряд лет в Воркуте.

Надо признать, что немцы никогда не бросали на произвол судьбы тех, кто с ними сотрудничал. Всех в Ставрополе, кто хотел, погрузили в вагоны, дали сопровождающих и кружным путём отправили в Симферополь к месту новой дислокации штаба фон Клейста. Там они снова возобновили работу. И отсюда их так же заблаговременно вывезли в Херсон и Николаев. Сам я колебался, как мне поступить? Но потом по зрелом размышлении решил: надо ехать! Встречаться с «кувшинными рылами» наглых, мордатых и жестоких следователей НКВД не имело расчёта, да и попадать в лагерь, по сути дела, ни за что да ещё в разгаре войны не имело смысла…

Хочу особо отметить, что моя семья лишь в оккупацию зажила нормальной человеческой жизнью. Раньше, чтобы поговорить дома во время редких приездов к родителям из Ленинграда приходилось наглухо запирать ставни, чтобы предотвратить подслушивание разговоров со стороны уличных «стукачей» и доносчиков. В оккупацию один раз только нас потревожил неожиданный визит майора Абвера, который с бутылкой французского шампанского «Мума» пришел познакомиться с нашей семьёй. Что это был офицер контрразведки, отлично говоривший по-русски, я узнал чуть позже со слов нашего родственника Качаева. Это он привёл майора в Епархиальное управление, чтобы изъять из библиотеки огромный фолиант Большого Атласа СССР. Но у нас в доме майор вёл себя прилично и даже дважды поцеловал руки у моей матери, чего с ней небывало с 1919 г., когда у нас в Казьминке стоял на квартире начальник гарнизона бывший гусар, штаб-ротмистр Боборыкин, племянник известного писателя. Теперь она сильно «тряслась», как бы не зашла речь об обстоятельствах проводки в наш дом электрического освещения в самый канун оккупации 1 августа 1942 г. (об этом я писал ранее).

Был ещё сомнительный эпизод. Моя знакомая, жившая на Подгорной по соседству, усиленно приглашала меня поехать на встречу Нового 1943 года к её подруге в будку путевого обходчика у станции Пелагиада. Я сперва заколебался, но тут словно толчком осенила интуиция: не есть ли это происк советской разведки, желание одного из разведчиков повидаться со мной — напоминание о моей «невесте», которая должна была по уговору с майором ГРУ прибыть из Армавира для работы на радиопередатчике? Была и другая мысль: а не хотят ли попросту меня похитить советские партизаны и убить?… Так или иначе, я тогда наотрез отказался поехать на встречу Нового Года в будке путевого обходчика! Спустя время нам принесли снимки встречи на Рождество в штабе румынской дивизии по случаю освящения Андреевской церкви. Я был на этой встрече вместе со своей знакомой (назовём её Симочка) и меня удивило, что в момент съёмки она спряталась за мою спину словно для того, чтобы её нельзя было узнать. Моя мама высказалась, что Симу могли завербовать до войны в «сексотки» как дочь казачьего офицера-эмигранта. Самое любопытное, что впоследствии я случайно встретился с самим Фотием Дьяченко на Украине и показал снимок его дочери. У него была тогда легенда, что он — представитель частной белогвардейской фирмы. Оказалось, что в 1920 г. генерал Фостиков посылал его в Крым для координации высадки на Кубани десанта генерала Улагая и выступления созданной Фостиковым Армии освобождения России». Позже в Берлине я как-то случайно опять встретил Дьяченко и он уже предстал теперь передо мной в мундире штурмбанфюрера СС!