Трагедия казачества. Война и судьбы-1 - [58]

К началу оккупации число евреев составило до 5 тыс. человек. Жребий их был жалок! Вначале их разбили на группы, распуская слухи, что их переселят на Украину и заставят там работать на шахтах под присмотром немцев. Но потом неожиданно появилось строгое предупреждение, чтобы все евреи собрались 14 августа на Ярмарочной площади с запасом продовольствия на неделю. Евреи решили, что их и впрямь повезут на работу и дружно собрались на указанном месте, где только что русское духовенство служило молебен в честь освободителей города от большевизма. Но вместо дальней дороги их ждал ближний путь до аэродрома, где набившая руку на массовых «ликвидациях» евреев Айнзатцкоманда учинила их массовый расстрел (3500 человек) в противотанковых рвах. Руководил штандартенфюрер Мюллер.

Об этой акции у меня самого осталось мучительное и гнетущее воспоминание. Ещё до оккупации, в середине июля я неожиданно встретился в театре Пахалова в роще на спектакле оперетты с питерской своей приятельницей, исчезнувшей из поля зрения. Её мать арестовали в 1937 г. и отправили на Беломорстрой, а оставшуюся сиротой девочку взяла на воспитание жившая с ней в одной квартире жена моего товарища. Теперь в театре я встретился с молодой дамой, врачом одного из ставропольских госпиталей. В первую неделю оккупации, когда я сам находился в оцепенении и никуда ещё не выходил, вдруг раздался звонок. Я поспешил выйти на него, открыл дверь. Передо мной стояла моя приятельница. Она отпрянула от меня и изумлённо спросила: «А где же батюшка? Мне нужен православный батюшка-священник. Почему Вы здесь?» — «А я его сын, — ответил я. — А что случилось? Зачем он Вам понадобился, милая Тамара? Заходите в дом!»

Волнуясь, она сказала, что их госпиталь 3 августа разбомбило, здание, где жили врачи, сгорело, погибли все вещи и документы и она бросилась искать приюта и нашла его у старушки на Подгорной слободке. С бабушкой она поделилась, что её нация еврейская и она не знает как ей быть, что делать в её положении? Бабушка ей посоветовала сходить к батюшке и перекреститься, авось немцы её не тронут. И тут же повела её на 1-ую Подгорную улицу к нашему дому. Пришлось мне разъяснить Тамаре, что немцы запретили крестить и выдавать справки об этом всем евреям, очутившимся к их приходу в Ставрополе. — «Но есть и другой выход, — предложил я. — О том, что Вы еврейка, знают только Ваша бабушка и я. В Вашей внешности нет ничего еврейского, Вы — блондинка и даже говорите по-нижегородски на «о». Поезжайте на мою родину в станицу Казьминскую, найдите наших друзей, скажите, что Вы моя невеста, во время войны, в блокаду Ленинграда потеряли друг друга и теперь пришли по данному мною адресу на мою родину отыскивать меня здесь, куда я непременно дам о себе знать. Тут Вы получите приют, станете работать врачом, завоюете всеобщее уважение, а по прошествии времени когда всё наладится, я сам к Вам приеду и увезу в Ставрополь, где Вас никто не знает». Тамара ответила, что подумает и ко мне придёт и скажет о своём решении.

Скоро она снова пришла и сообщила, что решила разделить судьбу своего народа и пойдёт на место последнего сбора евреев у здания СД (у аптеки напротив входа в б. дом НКВД). Сколько я ни упрашивал, ни умолял отправиться пешком в ст. Барсуковскую и там, переправясь через Кубань, пойти ещё пешком 20 вёрст от станции Богословской в Казьминку, она наотрез отказалась. Попросила на прощание, перевести её через дорогу и открыть перед ней дверь, чтобы она вошла в здание, не подав виду, что у неё от страха подгибаются ноги. Я шёл с ней, держа её под руку, под знаком зловещего черепа на фуражке свирепого верзилы шарфюрера СС, сопровождавшего как Харон в ад ещё живых трепетно дрожащих людей в мёртвые подвалы СД для погрузки в последний рейс… Самое ужасное, что уже в ноябре произошло поражение немецкой армии в Сталинграде, повлёкшее уход войск Клейста с Кавказа. Бедной Тамаре не пришлось бы долго томиться в Казьминке, последуй только она моему настоятельному требованию. Весной 1945 г. по пути к собственной Голгофе — в Лиенце на Драве я встретил случайно земляка-казьминца и от него узнал, что за всю оккупацию они у себя так и не увидели живого немца! Тамаре Гансбург, следовательно, ничто не грозило, доберись она, пройдя пешком 60 км от Ставрополя до Казьминки. Последний её взгляд кролика, идущего покорно в пасть удаву до сих пор считаю мучительнейшим эпизодом моей жизни! Зрелище легендарного, прикованного к скале Эльбруса Прометея, которого клевал хищный орёл, не давая покоя, видится ещё и теперь по прошествии полувека этих событий! Вот так и на приют альпинистов — метеостанцию на Эльбрусе неожиданно явились солдаты горного корпуса «Эдельвейс» и попросили её персонал немедленно покинуть занимаемое ими помещение. И они, бросив всё, в чём были пошли, обходя зияющие трещины, вниз, слепо и безоговорочно подчинившись чужим солдатам с автоматами в руках…

Однажды на улицах города вдруг заиграл духовой оркестр. За ним к вокзалу шагала гражданская публика. Преобладала молодёжь с заплечными мешками и с сумками в руках. Их сопровождали сумрачные и озабоченные родители, родственники и приятели. Толпа направлялась к вокзалу к поезду, состоявшему из десятка стареньких пассажирских вагонов. После погрузки состоялся краткий митинг. Событие оказалось необычным. Это ехала ставропольская молодёжь, согласившаяся добровольно завербоваться на работу в Германию. Многие юноши и девушки решились сделать крутой поворот в судьбе, познакомиться с Германией в трудные годы войны. Такой эшелон был в те дни отправлен и из Минеральных Вод. Они не попадали в категорию мобилизованных «остарбайтеров», обязанных носить на себе знак «ОSТ», а устраивались на работу через биржи труда и получали продукты по карточкам наравне с другими иностранными рабочими, которых в ту пору в Германии было множество.