Трагедии - [66]

Возможно ль, чтобы к ней ты ненависть питал?

Ипполит.

Ах, если б ненависть! Тогда б я не бежал.

Терамен.

Осмелюсь ли понять? Ужели ты — надменный

Царевич Ипполит, один во всей вселенной

Отринувший любовь, которой твой отец

Служил столь ревностно? Ужели, наконец,

Киприде уступив, ты сердцем стал слабее

И ей в твоих глазах дал оправдать Тесея?

Ужель и ты, кто был так строг и так упрям,

Стал, как все смертные, курить ей фимиам?

Ужель ты полюбил?

Ипполит.

К чему вопросы эти?

Мой верный друг! С тех пор, что я живу на свете,

Ты знал, как сердцем горд, суров был Ипполит,

И ждешь, что пред тобой я свой признаю стыд?

Сын амазонки я. И для тебя не новость,

Что с молоком всосал я гордость и суровость.

Когда ж я возмужал, то, сам себя узнав,

Одобрил я судьбой ниспосланный мне нрав.

Ты стал меня учить. О, как внимал тебе я,

Когда рассказывать ты начал жизнь Тесея!

Какой ты зажигал во мне душевный пыл,

Когда о подвигах отцовских говорил:

Как он явился в мир, чтоб заменить Геракла[217],

Напомнить, что средь нас геройство не иссякло;

Как истреблял он зло. С твоих ловил я уст

Рассказ, как смерть нашли Скирон, Синид, Прокруст[218],

Как великана он сразил близ Эпидавра[219]

И как освободил он Крит от Минотавра[220].

Потом рассказывать ты начал, Терамен,

Про тьму иных побед, про множество измен:

Как в Саламине он покинул Перибею[221],

Как в Спарте соблазнил Елену[222] и как с нею

Бежал... Ах, сколько их — он сам бы счесть не мог —

Всех женщин, коих он к падению увлек,

Всех женщин, чья судьба была так безотрадна!

И слезы льющая на скалы Ариадна![223]

И Федра, из дому похищенная им!..

Но тут я не хотел внимать речам твоим:

С прекрасным не хотел я смешивать дурное,

Позорные дела — с деяньями героя.

А вдруг и мне судьба такая же грозит?

Вдруг небо для меня готовит тот же стыд?

И моему стыду не будет оправданий:

Геройских, как отец, я не свершил деяний.

Чудовищ не смирял десницей я своей, —

Могу ли я грешить так, как грешил Тесей?

А если б я отверг сомнения такие, —

Не мог бы все равно мечтать об Арикии.

Когда б в моей душе страсть подняла мятеж,

Она бы встретила незыблемый рубеж:

Запрет Тесея. Он, царевну замуж выдав,

Всегда бы видел в ней мать новых Паллантидов.

Дабы зловредный ствол побегов дать не мог,

Сестру своих врагов на девство он обрек.

До гроба жить должна она в дому Тесея,

И не зажжет никто ей факел Гименея.

Могу ли преступить отцовский я запрет

И стать ослушником? Могу ли с юных лет

Я на себя взвалить любовной страсти бремя?

Терамен.

Царевич! Если уж твое настало время,

Не надо умствовать. Родитель твой хотел

Так сделать, чтобы ты ослеп, а ты — прозрел.

Отец тебе любить не разрешил, но странно —

От этого вдвойне любимая желанна.

Нет, целомудренной не бойся ты любви.

Ты хочешь гнать ее? Нет, ты ее зови!

Любовь равняешь ты со слабостью, не так ли?

Стыдишься ты ее? Но вспомни о Геракле.

Все, кто на свет рожден, — все Афродиту чтут.

Ты, взявший на себя неблагодарный труд

Сопротивляться ей, — что бы с тобою было,

Когда бы твоя мать отца не полюбила?

Довольно громких слов, нам ни к чему они.

Все изменяется. Ты — тоже. В эти дни

Оставил, Ипполит, ты прежний свой обычай:

Давно не мчался ты, блистательный возничий,

На колеснице вдаль, суровый вид храня,

Давно не объезжал строптивого коня,

Давно не оглашал ты лес своей охотой.

Твой взор потух. Какой ты удручен заботой?

Сомнений нет: любовь! Ее тут волшебство.

Скрывая свой недуг, ты гибнешь от него.

Так — Арикия? В ней одна твоя отрада?

Ипполит.

На поиски отца отправиться мне надо.

Терамен.

Но прежде, чем уйти неведомо куда,

Не свидишься ли ты, царевич, с Федрой?

Ипполит.

Да.

С ней нужно свидеться. Готов без промедленья.

Но вот Энона. О! В каком она смятенье!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Ипполит, Терамен, Энона.

Энона.

О, горе! Близится ее последний час.

К царице смерть идет. Я не смыкаю глаз,

Забочусь лишь о ней, стараний не жалея, —

Напрасно все. Она день ото дня слабее.

Упорно от меня скрывает, чем больна.

Таинственный недуг ее лишает сна,

Ей помрачая ум и душу ей тревожа.

Вот и сейчас — тоска ее сорвала с ложа:

Свет солнца нужен ей. И мне мой долг велит

Просить вас...

Ипполит.

Ухожу. Противен ей мой вид.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ [224]

Федра, Энона.

Федра.

Я здесь остановлюсь, Энона, на пороге,

Я обессилела. Меня не держат ноги.

И света яркого не вынести глазам.

Увы!..

Энона.

Бессмертные! Ужель к людским слезам

Вы равнодушны? Нет в вас жалости нимало?

Федра.

О, эти обручи! О, эти покрывала!

Как тяжелы они! Кто, в прилежанье злом,

Собрал мне волосы, их завязал узлом

И это тяжкое, неслыханное бремя

Недрогнувшей рукой мне возложил на темя?

Здесь заговор! Меня решили извести!

Энона (в сторону).

Мутится ум ее. (Федре.)

Но, госпожа, прости,

Себя велела ты одеть и — через силу —

Пошла отдать привет небесному светилу.

Вот солнце! Вспомни же — стремилась ты к нему.

А увидав его, вновь прячешься во тьму?

Федра.

О лучезарное, державное светило,

Чьей дочерью себя надменно объявила

Мать Федры![225] За меня краснеешь ты сейчас?

Увы, я на тебя гляжу в последний раз.

Энона.

Как! Не оставила ты устремленья злого?

От жизни отвратясь, все снова ты и снова

Пророчествуешь мне о гибели своей?

Федра.

О, быть бы там, в лесу, следя из-за ветвей,

Как по ристалищу несется колесница,