Тожесть. Сборник рассказов - [32]
А еще я помню наш разговор. Он и разговор не был. Странно, четыре фразы. А после них тотальное ничего. За-тор-мо-жен-нос-ть. Тре-во-га. Пус-то-та. Вы-па-де-ни-е. И миллион ссылок. Если закрыть глаза, то сразу окажешься там. Между четырьмя фразами. Попробуй.
Вот ты сидишь за столом. Скатерть свежая, чуть бугриться на месте перегиба через сушилку. Тарелка белая, глубокая. Бокал с синеватым отливом. Паста бантиком, рыба чуть соленая, сыр с плесенью.
— Ты чего не пьешь?
Ты говоришь это, а сам еще в телефоне, кажется, кто-то скинул смешной видос в рабочий чат. Я выхватываю телефон из твоих пальцев. Уже тогда нужно было понять, что домой вернулся не ты, а он. У тебя пальцы теплые, у него холодные. А тогда были просто ледяные. И глаза. Прозрачные глаза, которым никого не жалко.
— А я больше не пью вино.
Мне еще кажется, что все идет по плану. Скатерть свежая, паста горячая, вино сухое, сыр с плесенью. Решение принято.
— Почему?
Ты бы еще не понял. А Евгений уже начал понимать. Между бровей легла морщина, я тогда подумала, мол, надо же как рано. Надо будет купить тебе крем. Но вопрос повис между нами, на него нужно было ответить. Сделать глоток воздуха, хмельного до сухости, куда хмельнее вина. И ответить.
— Потому что я больше не пью таблетки.
И все. Дальше не нужно вспоминать. Ничего больше не нужно. Ничего дальше не было. Провал в месяц. Провал во второй. И вот я сижу в холодной воде. Мертвый телефон не может дать мне ссылку на бесконечные — за-тор-мо-жен-нос-ть-тре-во-га-пус-то-та.
Вы-па-де-ни-е. Волос из головы. Головы из жизни. Жизни из всеобщего хода. Тебя из меня. Меня из тебя. Тебя из себя. Меня из меня. Фикуса из мира без сквозняков, но с умеренным поливом. Цвета из кашемира. Кашемира из свитера.
Он до сих пор серый, Жек. Фикус до сих пор сухой. Я до сих пор не знаю, как перестать жмуриться.
Это четвертое письмо.
Оно закончилось.
Соня.
Паста бантиком, рыба соленая, сыр с плесенью. Я помню все это. Помню это, помню до этого, помню после. Я помню. Помню, как ты помнишь. Помню лучше тебя. А главное я помню тебя.
Ты никогда не была стабильной, Сонь. Погоди, не начинай орать. Я не пытаюсь обидеть. Я даже задеть тебя не хочу. Я так устал причинять тебе боль, что готов перестать названивать, писать, искать и требовать ответа. Я готов просто закончить все на недописанном письме. Какое оно по счету? Четвертое? На третьем я решил, что тебе нужно вернуться. Но ты, конечно, не вернулась. Даже не позвонила.
Этого письма не должно было быть. Я так решил. Но ты прислала свое. Пугающе в срок. Минута в минуту даже. И это так на тебя не похоже, что порой мне начинает казаться, тебя похитили инопланетяне. Или ты попала в секту. Или придумала новый проект, где я — главный объект твоих странных исследований. Могу представить, как ты сидишь в белом халате посередине абсолютно белой комнаты и наблюдаешь за мной через камеру ноута.
Если так, то вот я сейчас в нее смотрю. И пишу тебе, что это все давно уже перестало быть занятным, свежим и милым. Я бы не ответил тебе, правда. Я всю неделю думал. Я очень злился. Не знаю, Евгений ли во мне сейчас говорит, но если бы я мог, то просто забыл тебя. Навсегда. Как в том фильме с Джимом Керри. Помнишь, там еще синие волосы у кого-то? И они лежат на льду. Вот так. Взять и забыть тебя.
Но потом я понял, что ты сейчас спасаешь не меня и не нас. А себя. И все эти дурацкие письма, твой выдуманный алгоритм принятия — терапия. Вывернутая наизнанку, страшная, негуманная терапия, в которой ты раз в неделю залезаешь грязными руками в живое, копаешься там, а потом оставляешь на семь дней. Гнить, воспаляться, нарывать и сочиться. И снова возвращаешься, срываешь корочку. И все начинается заново.
Я бы так хотел не подыгрывать тебе хоть в этот раз. Я бы ни за что не стал продолжать. Но ты написала то, что написала. Я всю неделю думал, зачем? Почему сейчас, скрывшись, не дав нам шанса обсудить словами, произнесенными вслух? Почему вот так? Что за извращение? Что за маниакальность?
Ты не стала обсуждать. Ты не разрешала возвращаться в тот вечер. Ты делала вид, что ничего не произошло. Ты так и сказала — ничего, норм, проехали. Справимся. И я поверил, мне так легко было поверить. Но я хотя бы спросил. А ты спросила меня, как я? Какого мне было после? Вовремя? До? Что делать со мной? С тем, что во мне? С тем, живым и гниющим, что ты оставила?
Хочешь поговорить? Но не можешь говорить? Давай так. Давай хоть так. Пусть мне и кажется уже, что это бесполезно. Вечер, значит. Свежая скатерть, паста с рыбой, белое и сухое. Ненавижу белое и сухое.
А до него месяцы тотального безденежья. Брошенная учеба, сорванные курсы, один проект на все затраты. Десять часов в день у монитора — глаза слепит, шея в камень, кисть гнется с трудом. Растворимый кофе 3в1, крошки между клавишами. Дорога домой час в одну сторону среди потеющего, тесного и чужого тела. Вечер в обиженной тишине. Перманентный скандал. Раскаленное добела раздражение.
Что там с тобой? Кто там в тебе? Кто ты?
Пустота. Пустота с нами, Сонь. Как можно было решить, что в нас есть право на еще одного жителя этой бескрайней пустоты? Откуда взять ресурс тепла, участия, сил и уверенности, если на самих-то не хватает ни тепла, ни участия, а силы с уверенностью давно распроданы по дешевке за бумажки, которые мы обменяли на еду?
Ученица школы кино Кира Штольц мечтает съехать от родителей. Оператор Тарас Мельников надеется подзаработать, чтобы спасти себя от больших проблем. Блогер Слава Южин хочет снять документальный фильм о заброшке. Проводник Костик прячется от реальности среди стен, расписанных граффити. Но тот, кто сторожит пустые этажи ХЗБ, видит непрошеных гостей насквозь. Скоро их страхи обретут плоть, а тайные желания станут явью.
У Михаила Тетерина было сложное детство. Его мать — неудачливая актриса, жестокая и истеричная — то наряжала Мишу в платья, то хотела сделать из него настоящего мужчину. Чтобы пережить этот опыт, он решает написать роман. Так на свет появляется звезда Михаэль Шифман. Теперь издательство ждет вторую книгу, но никто не знает, что ее судьба зависит от совсем другого человека. «Выйди из шкафа» — неожиданный и временами пугающий роман. Под первым слоем истории творческого кризиса скрывается глубокое переживание травмирующего опыта и ужаса от необходимости притворяться кем-то другим, которые с каждой главой становятся все невыносимее.
«Брат болотного края» — история патриархальной семьи, живущей в чаще дремучего леса. Славянский фольклор сплетается с современностью и судьбами людей, не знающими ни любви, ни покоя. Кто таится в непроходимом бору? Что прячется в болотной топи? Чей сон хранят воды озера? Людское горе пробуждает к жизни тварей злобных и безжалостных, безумие идет по следам того, кто осмелится ступить на их земли. Но нет страшнее зверя, чем человек. Человек, позабывший, кто он на самом деле.
Хотите услышать историю вечного девственника и неудачника? Так слушайте. Я сбежал в Москву от больной материнской любви и города, где каждый нутром чуял во мне чужака. Думал найти спасение, а получил сумасшедшую тетку, продавленную тахту в ее берлоге и сны. Прекрасные, невыносимые сны. Они не дают мне покоя. Каждую ночь темные коридоры клубятся туманом, в пыльных зеркалах мелькают чьи-то тени, а сквозь мрак, нет-нет, да прорывается горький плач. Я — Гриша Савельев, вечный девственник и неудачник. Но если кто-то тянется ко мне через сон и зовет без имени, то я откликнусь.
«Зрячая ночь» — сборник короткой прозы, где повседневная реальность искажается, меняет привычный облик, оголяя силы темные и могущественные, которые скрывались в самой ее сути. Герои теряются среди сонных улиц города, заводят себя в тупик, чтобы остаться там, обвиняя в горестях неподвластный им рок. Огромные города полнятся потерянными людьми. И о каждом можно написать историю, достойную быть прочитанной. Содержит нецензурную брань.
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…