Товарищи - [17]

— Мазаевцами? Это что же, в честь известного металлурга Мазая?

— Нет, — рассмеялся Батурин. — В честь старосты восьмой группы, фамилия его тоже Мазай. Да ты сегодня увидишь его. Он — грубый, заносчивый, невыдержанный, с большим самомнением. Вообще Мазай чувствует себя в группе вроде вожака с неограниченной властью. Он нравится ребятам. Многие побаиваются его, ищут его дружбы. Ребята не выдают его, но ходят слухи, что он при случае пускает в ход и кулаки. Вот так. С одной стороны, эта группа как будто и хорошая, а копнешь глубже — не то. Уж очень много у них недостатков. Да и не только недостатков — много такого, с чем мы боремся и будем бороться. Короче говоря, у ребят группы, и в первую очередь у Мазая, много грубого, уличного, этакого лихачества, ухарства, то есть всего того, что должно быть чуждо молодому советскому рабочему. Но самое неприятное знаешь в чем? У Мазая уже появились подражатели в других группах… Ты, конечно, устал, а я распространяюсь. Но без этого, брат, тоже нельзя. Тут можно говорить очень много, но я прекращаю.

— Нет, почему? Говорите.

— Как-нибудь в другой раз. Так вот. В восьмую группу директор направил тебя и еще двоих ваших ребят. Но ты попал в первую подгруппу, где и Мазай, а они — во вторую. Как, не возражаешь?

Жутаев подумал.

— Конечно, лучше бы всех троих вместе. Их все-таки двое, а я в подгруппе буду один.

— Ничего, брат, не поделаешь. Подгруппа Мазая и без того укомплектована. Ну, а жить ты будешь в одной комнате с Мазаем. На первый раз я тебе охарактеризовал его достаточно, а дальше — сам приглядишься. Посылаем мы тебя в эту группу как комсомольца-активиста для усиления комсомольского влияния.

— А комсомольская организация в группе есть?

— Еще нет.

— И комсомольцев нет?

— Недавно двоих приняли, но они пока еще очень слабоваты, и, по правде говоря, не они влияют на Мазая и его друзей, а он на них. В общем, тебе задача ясна?

— Задача-то ясна…

— Ну, а что?

— Да так…

— А ты говори, говори без стеснения.

— Не справлюсь я… Да и не знаю, как все это делать, за что браться. Они меня просто слушать не будут. Откуда, скажут, пришел, туда и ступай. Вот если бы в Сергеевне— там другое дело. Все — знакомые, каждого знаешь.

— Комитет комсомола поможет. Заходи ко мне почаще, советуйся. По любому вопросу приходи, как домой. Чтоб никакой неясности не было. Потом вот еще что учти: ведь ничего особенного в группе тебе делать не придется— ни докладов, ни бесед, ни выступлений. Главное, что от тебя требуется, — это сознательное поведение, образцовое поведение везде, во всем, даже в самых незначительных мелочах. Это основное, чего мы от тебя хотим. И еще — не стой в стороне от коллектива, постарайся подружиться с ребятами Нравоучений им не читай и не ссорься. Главное — личный пример. Но и не выпячивай себя — смотрите, мол, какой я хороший. Просто держись поскромнее. По поводу общежития — не скрою: Мазай может пытаться выжить тебя из комнаты, это почти наверняка. Только ты не сдавайся. Вот пока и все. Что вздыхаешь?

— Я не вздыхаю.

— Наверно, Сергеевку вспомнил?

Жутаев кивнул головой:

— Сергеевку. У нас дружная группа была, товарищ секретарь. Почти никогда не ссорились.

— Ничего, и здесь все наладится. Сегодня незнакомые, а завтра уже друзья.

— Это конечно…

За окнами темнело. Наступал вечер. Сгустились сумерки и в кохмнате. Батурин включил свет.

— Эх, как быстро дни летят! Не успеешь оглянуться— вечер настал. Ну пойдем, Жутаев, познакомишься с комендантом. Он покажет комнату и поможет тебе обжить новое место.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

— Вот здесь я живу, — указал Гущин, проходя мимо своей двери. — А вот — двадцать третья комната, где ты будешь жить. Рядом с моей. На самом бойком месте. Вон напротив дверь в наш клуб, раздевалка отсюда неподалеку. Главное, уж очень теплая комната. Правда, и небольшой изъян есть: клуб рядом, оттуда шумок иногда доходит, особенно если там вечер, но это бывает не часто, во всяком случае не каждый день.

Дверь оказалась незапертой, он открыл ее и жестом пригласил Жутаева войти. Борис окинул взглядом свое новое жилище. Комната была небольшая, в два окна. Вдоль стен стояли четыре койки. У изголовий — по тумбочке, среди комнаты — стол и вокруг него несколько стульев. На койке справа в одежде лежал воспитанник. Увидев коменданта, он сел.

— Егор, ты дома? Почему не на занятиях? — обратился к нему Гущин.

— Прихворнул маленько, товарищ комендант.

— Прихворнул? А что болит?

— Весь день голова болела и вроде как трясло.

— А к врачу ходил?

Бакланов не был у врача, но сказать об этом не решился.

— Ходил… — соврал он. — Врач малярию признал. Мне утром было плохо и днем тоже. А сейчас отпустило.

— Где же ты ее подцепил? Малярия — болезнь вредная, замучить может человека.

Пока Гущин разговаривал с Баклановым, Жутаев поставил в угол комнаты чемодан, а на него положил вещевой мешок.

— Ну, — обратился к нему Гущин, — давай будем устраиваться. Сначала принесем, постель. А ты, Бакланов, тем временем койку свою поверни, чтоб она не вдоль стенки стояла, а изголовьем к ней. Как прошлый раз, когда Григорьева к вам помещали.

— Теперь его хотите на это место? — равнодушно спросил Бакланов, кивнув на Жутаева.