Товарищи китайские бойцы - [9]
Мы ни за что не хотели покидать свой пост, но Ленин настоял на своем.
В другой раз Ленин спросил меня:
— Ну как, привыкаете? Как питаетесь? Как живете?
— Живем хорошо и питаемся неплохо, — ответил я.
— Разве можно сравнить с тем, как мы жили раньше! — добавил другой боец по имени Ван-цай.
— Да! — согласился Ленин. — В сравнении с прошлым жизнь стала чуть-чуть лучше, но этого еще недостаточно. Вот построим Советское государство, тогда и заживем как следует.
Заканчивая беседу, Ленин сказал мне:
— А вы пока еще слабо говорите по-русски. И ваши товарищи тоже. Изучайте русский язык, он вам пригодится. Вам легче будет понимать все то, что происходит сейчас в нашей стране.
Ленин советовал нам учиться и сам не стеснялся учиться у нас.
Однажды он спросил, как по-китайски «здравствуй».
— Ни хао, — ответили мы.
Спрашивал он также, как по-китайски «кушать», «пить чай». Нам, конечно, это было очень приятно. Мы наперебой объясняли: «кушать» — будет «чи фань», «пить чай» — «хэча».
Стараясь запомнить незнакомые китайские слова, Ленин по нескольку раз повторял их вслух, а потом, вынув из кармана книжечку, — записывал.
На следующее утро Ленин приветствовал нас уже по-китайски:
— Ни хао, товарищи!
И мы дружно ответили:
— Ни хао, Ленин тунчжи!
Не забыл Ленин и разговора о том, что нам следовало бы учиться русскому языку. Он прислал учительницу. На первом уроке она дала каждому из нас по букварю и сказала: «Это вам от Ленина. Владимир Ильич специально распорядился обеспечить вас букварями».
Неторопливый рассказ Ли Фу-цина продолжался. Однажды часовым выдали новые сапоги. Хорошо носить обувь, когда она сшита по ноге. А те сапоги, что получили Ли Фу-цин и Ван-цай, были на несколько номеров больше. Бойцы попросили каптенармуса обменять. Но тот отказался: «У меня не обувная фабрика». Тогда Ли и Ван решили обратиться к Ленину. Они помнили, как Владимир Ильич говорил им: «Если что понадобится, обращайтесь ко мне».
Взяв под мышки сапоги, Ли и Ван отправились в приемную председателя Совнаркома. Сначала секретарша отказалась даже доложить о них. «Ну что же вы пришли сюда из-за такого пустяка, — старалась убедить она молодых китайских бойцов. — Неужели у Владимира Ильича есть время заниматься вашими сапогами!»
Но Ли и Ван не уводили. Они были твердо уверены: если Ленин узнает, что они его ждут, он их примет, выслушает.
Наконец дежурная уступила. Сняв телефонную трубку, она сообщила Ленину о Ли Фу-цине и Ван-цае и, выслушав ответ, кивнула им на дверь кабинета.
Владимир Ильич сидел за большим столом и что-то писал. Когда бойцы вошли, он отложил в сторону бумаги и громко произнес:
— Ни хао, товарищи. Садитесь. С чем пришли?
— Товарищ Ленин, — начал Ли Фу-цин, — нам сапоги не по ноге выдали, носить нельзя. А менять не хотят.
— Как не хотят, — пожал плечами Владимир Ильич, — ведь сапоги для бойца — первое дело. Солдат без хорошо подогнанной обуви — не солдат. Вы правильно делаете, товарищи, что протестуете…
Ленин взял карандаш и что-то написал. Потом вызвал секретаршу и передал ей записку. Что в ней было написано, Ли не знает, но только для бойцов вскоре нашлись сапоги по ноге.
В Москве, куда вскоре переехало Советское правительство, Ли реже видел Ленина.
Потом Ли ушел на фронт, попал в Первую Конную армию, громил белоказаков на Дону, дрался на польском фронте, рубил врангелевскую конницу под Перекопом, четыре раза был ранен и, оправившись после четвертого ранения, поступил в военное училище[4].
Когда умер Ленин, Ли вместе с курсантами училища стоял у гроба великого вождя в почетном карауле.
Все пережитое запомнилось навсегда. Сохраняя в своем сердце светлый образ Ленина, Ли вернулся на родину и снова стал бойцом революции. Он вступил в китайскую Красную армию, прошел с нею весь боевой путь.
Однополчане, не раз слушавшие рассказы Ли о Ленине, называли Ли Фу-цина солдатом Ленина.
4. Хорошее слово — «товарищ»
Записали рассказ пенсионера Ван Фун-шаня, с которым встретились в Грозном. Он родом из Харбина. В Россию попал несколько раньше большинства своих сородичей, в 1914 году. Работал на Украине, недалеко от города Дубны. Копал окопы, жил в землянке, получал 35 копеек в день за 12 часов работы.
— Потом, — вспоминал Ван, — началась революция, пришли гайдамаки, немцы… Трудно мне было понять, кто за что воюет. Но помог русский товарищ. Михайло звали. Он был машинистом на паровозе, а я у него в то время кочегаром работал. Михайло рассказывал про большевиков, про Ленина. Очень понятно все стало: я — рабочий, большевики за рабочих, они хотят, чтобы рабочим было хорошо. А гайдамаки, петлюровцы — белые, они хотят, чтобы все было по-старому, чтобы несправедливость была выше справедливости и бедные оставались бедными, богатые — богатыми.
Я сказал Михайле, что пойду к большевикам.
Две ночи прятался, шел лесами, пока не подошел к реке. На этом берегу были белые, на том — большевики. Я через реку. Подплываю к другому берегу, слышу:
