Товарищи китайские бойцы - [59]

— Я попал в семью железнодорожника, — вспоминал Ча Ян-чи. — Хозяина звали Степаном, хозяйку — Машей. Хорошие люди были. Как в родной семье я себя чувствовал. Будто ушел из своего дома, долго не был и вот снова к себе вернулся.

Степан сам явился за мной в казарму. Я тогда очень ослаб. Пока через степь шагали — держался, а как пришли — сил не стало. Лежу и лежу.

Степан подошел к моей койке, говорит:

— Вставай, друг. До моего дома недалеко. Я помогу.

На улице нас ждала пролетка. Это городской союз извозчиков старался. Всех больных бойцов извозчики везли бесплатно. А дома нас Маша уже ждала. Много воды горячей приготовила, белье мужа для меня из комода достала, гимнастерку, сапоги… утюг раскалила…

Часа через два я как будто снова на свет родился. Сижу за столом чистый, в чистой одежде, побритый, постриженный. А на столе много вкусной еды. И Маша подкладывает и Степан… Уговаривают побольше кушать.

У меня от слабости и оттого, что очень их внимание почувствовал, слезы на глазах выступили. Не помню, когда плакал, кажется, никогда. А тут не могу удержаться. Вот, думаю, что сделала революция, как породнила людей…

Для бойцов, нуждавшихся в отдыхе, были оборудованы помещения бывшего Чуркинского монастыря, пригородные дачи астраханских миллионеров, стоявшие на зимнем приколе пассажирские пароходы.

Девушки шили для красноармейцев белье, старухи вязали теплые вещи, школьницы вышивали кисеты. Тысячи пакетов-подарков были заготовлены и преподнесены красноармейцам. На пароход «Гелиотроп», где находилось подразделение китайских бойцов, пришли с подарками дети. Они роздали пакеты, а дня через два снова явились с рулонами пестрой бумаги в руках.

Дети, оказывается, узнали от учителя географии, что в Китае существует обычай развешивать в жилищах длинные бумажные или шелковые полосы с иероглифами, обозначающими пожелания обитателям дома довольства, счастья, радости, здоровья.

Такие же полосы приготовили в подарок они.

Китайских бойцов на пароходе в это время не было. Когда они вернулись и вошли в кают-компанию, глазам их представилась удивительная и в то же время знакомая, напоминающая родину картина: с потолка свешивались длинные красные, зеленые, оранжевые, синие полосы с русскими надписями. Командир роты Лю, умевший читать по-русски, перевел их бойцам.

«Желаем жизни и удачи» — гласила одна надпись, выведенная детской рукой; «Пусть сопутствует храбрым китайским друзьям счастье» — гласила другая надпись. Полос было много. Надписей с пожеланиями всяческих удач — тоже. Бойцы взволнованно молчали, согретые и тронутые вниманием маленьких друзей[16].

О подарках юных астраханцев китайским бойцам сообщил нам Ли Чен-тун.

Кроме Ли Чен-туна и Ча Ян-чи, о зимнем переходе через степи и о днях, проведенных в Астрахани, нам рассказывал также бывший боец китайского отряда, ныне подполковник в отставке Михаил Миронович Карпунин.

Судя по имени и фамилии, Михаил Карпунин не был родом ни из Мукдена, ни из Шаньдуна, ни из Хэбэя. Сын пензенского крестьянина, он семнадцатилетним парнишкой вместе с отцом вступил в Красную Армию. Во Владикавказе еще с несколькими русскими красноармейцами Карпунин был зачислен в китайский батальон. Смышленый расторопный паренек стал связным у Пау Ти-сана, полюбил своего отважного командира, чистосердечно делился с комбатом всеми своими мыслями, стремлениями, интересами.

Отдыхая за такими разговорами, Пау Ти-сан любил подшутить над Мишей. Стоило бывало тому унестись в милую его сердцу пензенскую деревушку, как комбат начинал корить Мишу за недостаточную преданность батальону.

— Чем же я не предан? — недоумевал молодой Карпунин.

— Не о том мечтаешь. Ты какой части боец?

— Китайской.

— Значит и мечтать обязан о Китае.

Миша терялся. Как он может мечтать о Китае, который ему неизвестен.

— Это дело поправимое, — ободрял Пау Ти-сан. — Вот кончится война, поедем вместе в Мукден. Хороший город. Я с детства его знаю.

— А что, поедем!.. — загорался Миша.

Во время перехода через степь юношу свалил тиф. Санитары хотели взять больного на госпитальную повозку, но комбат не отдал. Рискуя заразиться, он ухаживал за метавшимся в жару Мишей, кормил из ложечки, укрывал своей шинелью.

Когда китайский батальон пришел в Астрахань, командир сам отвез связного в госпиталь. Дежурный врач с трудом отыскал в коридоре место для Карпунина, находившегося в забытьи. Уходя, Пау Ти-сан вынул из кармана несколько кусочков сахара, три сухарика и передал сиделке. О разговоре, который произошел между ними, сиделка рассказала потом Карпунину.

— Как только больной придет в себя, — попросил комбат, — напоите его чаем.

— Он кем же вам приходится? — поинтересовалась сиделка.

— Братом.

— Братом? — женщина удивленно всмотрелась в лицо китайского командира. — Что-то не похоже.

Комбат промолчал. Постояв еще несколько минут возле Миши, он ласково дотронулся ладонью до его горячего лба, потом повернулся и, по-военному чеканя шаг, направился к выходу.

Больше Михаил Карпунин не встречался с Пау Ти-саном. Сколько сил потратил он на то, чтобы разыскать китайского командира! Михаил Миронович показывал нам копии своих запросов в воинские части, в адресные столы.