Товарищ сержант - [4]
Передышка была недолгой. Со стороны проселка послышался треск мотоциклетных моторов, и мы, ухватившись кто за станины, кто за колеса, покатили пушки через гребень высоты на основные позиции. Вражеская разведка сумела все-таки отыскать твердую полоску земли между болотистой луговиной и зарослями ольшаника. По ней и устремились на высоту мотоциклисты — несколько десятков тяжелых машин с пулеметами. Проскочив узость, они развернулись веером и пошли на большой скорости, ведя сильнейший пулеметный огонь. Пули барабанили по щиту нашей пушки, мы открыли огонь осколочными снарядами в предельном темпе. Единственный на батарее пулеметчик — Леша Чистяков из расчета четвертого орудия — показал себя в этот момент замечательным бойцом. Из ручного пулемета короткими очередями он бил хладнокровно и точно — на выбор. Какой мотоциклист ближе, тот и готов, срезан очередью. Все батарейцы, кто не был занят у орудий, взялись за личное оружие. Разведчики Липатов и Чернышев, телефонист Пашко, ездовые Иванов, Некрасов, Колесов стреляли из винтовок.
Нас отделяло от противника не более 20–30 шагов, когда его атака как бы надломилась. Мотоциклисты тормозили, пытались развернуть машины, другие соскакивали с седел, выбирались из колясок. Мы услышали впереди дружное «ура». Это наши пехотинцы, обойдя атакующих с тыла, ударили в штыки. Мотоциклетный отряд был окружен. Рукопашная завершила бой. Ни одному фашисту не удалось уйти к проселку. Вместе с пехотинцами мы захватили 28 мотоциклов с пулеметами. Среди пленных оказался и офицер — командир этого разведотряда.
Так закончился для нас второй день войны. Пока что ни наша вторая батарея, ни другие батареи 358-го легкого артполка, ни 501-й гаубичный полк, насколько мне было известно, не понесли существенных потерь в людях и материальной части. Произошел, правда, в эти дни один случай, едва не закончившийся крупными потерями. Дело было так. Батарея 501-го артполка после ночного марша, перед рассветом, заняла огневые позиции, окопалась. Выставили часовых, всем остальным комбат разрешил отдохнуть. Люди уснули прямо у пушек. То ли часовые потеряли бдительность, то ли гитлеровцам удалось снять их без шума — не знаю. Никто из батарейцев даже не успел взяться за оружие — фашисты повязали их сонными. Пытались оказать сопротивление лишь комбат и взводный, но были убиты.
Фашисты, видимо на радостях, тут же напились шнапсу, стали заводить тягачи (501-й полк был на мехтяге), цеплять к ним гаубицы, грузить трофеи. А пленные сидели под конвоем в стороне тесной группой. Один сержант зубами развязал узлы на руках товарища, тот развязал другого, и так пошло. По команде сержанта батарейцы бросились на собравшихся в кучку и громко галдевших конвоиров, обезоружили их, открыли огонь. Это произошло так неожиданно, что остальные фашисты не смогли оказать значительного сопротивления. Часть из них была перебита, остальные отошли в лес. Оттуда они открыли беспорядочный автоматный огонь. Батарейцы вывели тягачи с гаубицами из-под огня и вскоре появились в расположении нашей батареи. От них мы и узнали про этит случай.
В ночь на 24 июня мы опять снялись с обороны. 358-й полк в колонне двинулся на восток. Отходили организованно, знали, что параллельными дорогами отходят стрелковые части нашей 126-й дивизии и ее штаб. Вместе с нами по-прежнему передвигался 501-й гаубичный полк и стрелковый батальон на автомашинах. Тревожило одно: как будем воевать завтра? На каждое орудие оставалось по десятку-полтора снарядов, а подвоза из тыла нет.
Утром подошли к реке Неман. По обеим ее берегам раскинулся чистенький зеленый городок Пренай, Прямые, как стрелы, улицы идут от воды в гору. Войск здесь собралось много, и мы более часа ждали у моста своей очереди. К замполиту полка подошел мужчина: лет сорока, местный житель, литовец. За плечами у него — охотничья двустволка. Он попросил взять его с собой. Замполит сказал примерно так: «Если ты патриот, да еще, как говоришь, лесник, лучше оставайся тут. Дело тебе найдется».
Мост был добротный, железобетонный, но прошли мы его осторожно, держа коней под уздцы. Люки на мосту были открыты, саперы закладывали там взрывчатку.
Перейдя Неман, наша колонна свернула на проселок. Теперь мы опять изменили направление — шли на север. На закате услышали впереди несильный бой, татаканье пулеметов. Оно доносилось из местечка, над которым возвышался шпиль католического костела. Пехотный командир попросил нашего комбата уничтожить фашистских пулеметчиков, засевших на колокольне. Мы выкатили пушку на бугор, после второго прямого попадания пулеметный огонь прекратился. Когда въехали в местечко, пехотинцы сказали, что на колокольне нашли два пулемета немецкого образца, а в подвалах костела — склад боеприпасов. Месяц стреляй — всех патронов не перестреляешь. Видели мы и ксендза — бритый, холеный. Вместе с пехотинцами мы прочесали местечко, выловили еще с пяток диверсантов. Они были в штатском, как и пулеметчики, убитые на колокольне.
На вторую ночь после переправы через Неман мы опять вышли на шоссе. Впереди был Шяуляй.
До сих пор мы не понесли потерь от вражеской авиации, потому что совершали марши только ночью и до восхода солнца успевали окопать и замаскировать орудия, поставить лошадей в надежные укрытия. Лошади причиняли нам много хлопот. В батареях они были подобраны по мастям. Например, в нашей батарее — только белой масти. Маскировать их на открытой местности трудно, тем более что маскировочных сетей мы тогда не имели. Натыкаем, бывало, ветвей под конскую амуницию, но это если есть время и подручный материал. А если нет? Именно из-за этого батарея и понесла вскоре первые крупные потери.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».