Товарищ мой - [52]

Только в этом послании личном

Я хочу пожалеть вашу мать,

Это будет уместно, пожалуй,—

Горю не посочувствовать — грех,

Вот скольких сыновей нарожала,

И оплакивать надо их всех.

Извините за грустные мысли,

Но я должен добавить еще,

Что страну эту, как коромысло,

Поднимает весь мир на плечо.

1967

ДОРОГА НОМЕР ОДИН

Как позвоночник —

Сквозь весь Вьетнам

Дорога номер один.

Пылают деревни по сторонам.

Обгон. Давай погудим.

В опасную зону меня несет

Среди мезозойских глыб

Железный ульяновский вездеход,

Который зовется джип.

Сиденья и поручни горячи,

Пыль солона на вкус.

Как малые спутники, светлячки

Берут параллельный курс.

Не новая тема — выбор дорог,

Но выбрать себе маршрут,

По правде сказать,

Не всегда я мог

Такой, чтобы в меру крут.

Дорога нас выбирает порой.

Мечты о покое — в прах!

И выясняется, что герой —

Трус, победивший страх.

И только себя не жалевший прав!

И вмиг исчезает сон,

Когда под колесами —

Переправ

Бамбуковый ксилофон.

Товарищ жизнь

И гражданка смерть,

Мы вас в дыму разглядим.

Испытан бомбами каждый метр

Дороги номер один.

Пути безопасней, должно быть, есть.

(В огонь? Ищи дурака!)

Но слишком долог будет объезд,

А жизнь ведь так коротка.

И кажется мне

В смятении чувств,

Что с юности

До седин

Я еду, шагаю, ползу и мчусь

Дорогой номер один.

1967

УЛЕТАЮ ДОМОЙ

Ночной аэродром Залам.

В руках друзей цветы, винтовки.

Печаль с тревогой пополам —

Конец моей командировки.

Теперь Китай перелетишь,—

Тьфу-тьфу, не сглазить! —

Будешь дома...

Да вот и здесь сегодня тишь

И не бомбят аэродрома.

Опять мне в жизни повезло.

Зачем же сердце дышит глухо?

Допустим, было тяжело,

Но завтра — хуже заваруха.

А как же это без меня?

А как же я без вас, в покое,

Моя вьетнамская родня,

В земле или воде — по пояс?

Отлет!

На паспорте — печать,

Но время так неловко длится.

Молчат привыкшие молчать

Советские специалисты.

Я вашим женам позвоню,

Скажу, что живы и здоровы.

А то, что десять раз на дню

Тревога,—

Ясно — им ни слова.

Китаец к небу подрулил,

И мы взлетаем в брюхе «ила».

Он беззащитен и уныл,

Как муха, влезшая в чернила.

А на душе светлым-светло

Ото всего пережитого:

Там, в джунглях, вновь ко мне пришло

Огнем пропитанное слово.

Прощай, воюющий Вьетнам!

Мой кислород — твои победы.

Я напишу тебе.

Ведь нам

Вовек не оборвать беседы.

1967

ВИКТОРИЯ

Я стою в раскаленной толпе португальцев,

Слышу голос оратора, жесткий, как жесть.

Поднимаю рогатку раздвинутых пальцев,

Повторяя за всеми торжественный жест.

Вилкой вверх указательный палец и средний

Образуют латинскую литеру V,

И она вместе с красной гвоздикой победной

Строит граждан в колонны, встает во главе.

Так два пальца раздвинуты не для обета —

Колокольный притих и рассеялся звон.

Эта буква — Виктория.

Это Победа!

Революцию празднует Лиссабон.

Демонстранты, шумны, веселы и ершисты,

Митингуют опять от зари до зари.

Я боюсь вашей радости!

Как бы фашисты

Не проникли в нее, чтоб взорвать изнутри.

До последних пределов натянуты нервы.

Враг свободы угрюмо за вами следит.

Он близ Порто проводит морские маневры,

Он, блокадой грозя, прекращает кредит.

А у вас руки подняты,

Пальцы разжаты.

Так Виктория ваша не будет сильна.

Вразнобой, кто куда, призывают плакаты,

Буква V над толпой.

Буква V на стенах.

Этим жестом мир ваших друзей озабочен:

Не подвел бы Виктории символ и знак.

Вместо пальцев раздвинутых нужен

Рабочий,

Грозно поднятый над головою кулак!

1975

РАССКАЗ ЖОАКИНА

Мой друг, седой товарищ Жоакин.

(Мне кажется, все коммунисты седы...)

Со слов его я записал, каким

Был в Лиссабоне первый день Победы.

Жестикулируя, он рассказал,

Как майской вестью улица бурлила.

Понятно, что диктатор Салазар

Расстроен был падением Берлина,

Но вынужден с улыбкою кривой

Дозволить этой неразумной черни

Проститься со второю мировой

Войною

На проспектах в час вечерний.

Сквозь электрический горячий мрак

Несли прилежно агенты охраны

Надменных Штатов многозвездный флаг,

Владычицы морей усатый флаг

И сине-бело-красный флаг Марианны.

Сейчас их пронесут перед дворцом...

Но мы-то понимали,

Мы-то знали,

Кто стал Победы истинным творцом,

Какое над Берлином реет знамя.

И я тогда пристроился легко

К трем агентам, улыбкой сбитым с толку,

И поднял к небу голое древко —

Ни кумача, ни бархата, ни шелка —

Три флага

И один пустой флагшток,

Как будто знамя искромсали пули,

Как будто в каждый красный лоскуток

Свою надежду люди завернули.

Я знаменосцем чувствовал себя,

На верность присягал живым и павшим.

А на древке,

Невидимый,

Сиял

Тот флаг, что на рейхстаг взносили ваши!

А после — новых десять лет тюрьмы,

А после — новых двадцать лет подполья.

А все ж тогда соединили мы

Победу вашу со своею болью!

Седые португальские глаза

И черные от кандалов запястья.

— С того момента,— Жоакин сказал,—

На тридцать лет я мужеством запасся.

1975

МАЛЬЧИК, ГОВОРЯЩИЙ ПО-РУССКИ

В переулке рассохшемся, узком

И кривом, как бобовый стручок,

Вдруг меня окликают по-русски:

— Камарада, возьмите значок! —

Наваждение! Что это значит?

Здесь на русский был строгий запрет.

Но смеется растрепанный мальчик

С полной сумкой горячих газет.

— Здравствуй! Кто ты?

— Зовут меня Педро,

Звали запросто Петей у вас.

В переулке, наполненном ветром,

Вот какой я услышал рассказ:

Как нагрянули ночью солдаты,